Гай Юлий Цезарь. Злом обретенное бессмертие - [6]

На целомудрии его единственным пятном было сожительство с Никомедом, но это был позор тяжкий и несмываемый, навлекший на него всеобщее поношение. Я не говорю о знаменитых строках Лициния Кальва:

…и все остальное, Чем у вифинцев владел Цезарев задний дружок.

Умалчиваю о речах Долабеллы и Куриона Старшего, в которых Долабелла называет его «царевой подстилкой» и «царицыным разлучником», а Курион — «злачным местом Никомеда» и «вифинским блудилищем». Не говорю даже об эдиктах Бибула, в которых он обзывает своего коллегу вифинской царицей и заявляет, что раньше он хотел царя, а теперь царства; в то же время, по словам Марка Брута, и некий Октавий, человек слабоумный и потому невоздержанный на язык, при всем народе именовал Помпея царем (царь по — латыни — rex, regis («рекс»); по — гречески — puatlsix; («басилеус»)), а Цезаря величал царицей… Цицерон описывал в некоторых своих письмах, как царские служители отвели Цезаря в опочивальню, как он в пурпурном одеянии возлег на золотом ложе и как растлен был в Вифинии цвет юности этого потомка Венеры; мало того, когда однажды Цезарь говорил перед сенатом в защиту Нисы, дочери Никомеда, и перечислял все услуги, оказанные ему царем, Цицерон его перебил:

— Оставим это, прошу тебя: всем отлично известно, что дал тебе он и что дал ему ты!

Наконец, во время галльского триумфа его воины, шагая за колесницей, среди других насмешливых песен распевали и такую, получившую широкую известность:

Галлов Цезарь покоряет, Никомед же Цезаря;

Нынче Цезарь торжествует, покоривший Галлию, —

Никомед не торжествует, покоривший Цезаря.

У римлян существовала древняя традиция — распевать насмешливые и даже оскорбительные стихи о триумфаторе, чтобы не сглазить удачу и чтобы не зазнавался триумфатор.

Заметим, что все упоминаемые «свидетели обвинения» являлись врагами Цезаря — в них, как у всякого великого человека, у Гая Юлия не было недостатка. Не в силах его сломить, недруги использовали любой повод, чтобы оклеветать. Единственное, что могло утешить Цезаря, — подобного обвинения не избежали самые сильные мира сего — Александр Македонский, Гамилькар; о римских императорах разговор особый.

Далее Светоний опровергает сам себя, рассказывая о душевных и физических пристрастиях Цезаря, в которых нет места нетрадиционной сексуальной ориентации:

На любовные утехи он, по общему мнению, был падок и расточителен. Он был любовником многих знатных женщин, в том числе: Постумии, жены Сервия Сульпиция; Лолии, жены Авла Габиния; Тертуллы, жены Марка Красса, и даже Муции, жены Гнея Помпея. …И в провинциях он не отставал от чужих жен: это видно хотя бы из двустишия, которое также распевали воины в галльском триумфе:

Прячьте жен: ведем мы в город лысого развратника.

Деньги, занятые в Риме, проблудил ты в Галлии.

Среди его любовниц были и царицы — например, мавританка Эвноя, жена Богуда: и ему и ей, по словам Назона, он делал многочисленные и богатые подарки. Но больше всех он любил Клеопатру.

Власть сильно меняет людей, причем не в лучшую сторону. На вершине могущества обнажаются пороки, тщательно скрываемые людьми, над которыми тяготели какие — либо обстоятельства; абсолютная власть не только поощряет, но и провоцирует порочность, безнаказанную преступность. Можно привести несколько примеров из Светония. Довольно много пикантных подробностей имеется в написанной Светонием биографии императора Тиберия.

На Капри, оказавшись в уединении, он дошел до того, что завел особые постельные комнаты, гнезда потаенного разврата. Собранные толпами отовсюду девки и мальчишки — среди них были те изобретатели чудовищных сладострастий, которых он называл «спинтриями», — наперебой совокуплялись перед ним по трое, возбуждая этим зрелищем его угасающую плоть.

Но он пылал еще более гнусным и постыдным пороком: об этом грешно даже слушать и говорить, но еще труднее этому поверить. Он завел мальчиков самого нежного возраста, которых называл своими рыбками и с которыми он забавлялся в постели. К похоти такого рода он был склонен и от природы, и от старости. Говорят, даже при жертвоприношении он однажды так распалился на прелесть мальчика, несшего кадильницу, что не мог устоять и после обряда чуть ли не тут же отвел его в сторону и растлил, а заодно и брата его, флейтиста; но когда они после этого стали попрекать друг друга бесчестьем, он велел перебить им голени.

Что касается юного Цезаря, он, скрываясь в Азии от гнева всемогущего Суллы, не был в положении загнанного зайца и проявил себя как настоящий мужчина — воин. При взятии Митилен он получил из рук Марка Терма свою первую боевую награду — дубовый венок (им награждался тот, кто в битве спас жизнь римскому гражданину). Затем Гай Юлий служил в Киликии под началом Публия Сервилия Исаврийского. Этот район был одним из самых опасных в Азии: здесь зародилось организованное пиратское братство, которое в скором времени станет обладать Средиземным морем, полностью парализует торговлю и будет держать в страхе все побережье. Чуть позже Цезарь лично столкнется с морскими джентльменами удачи.

В Киликии Гай Юлий пробыл недолго — в 78 году (до н. э.) пришло известие о смерти Суллы, и 22–летний изгнанник вернулся в Рим.