Гай Мэннеринг, или Астролог - [160]

— Да, — повторила она еще более резким и пронзительным голосом, — я сказала: Генри Бертрам Элленгауэн. Отойдите от света и дайте мне взглянуть на него.

Все устремили глаза в сторону Бертрама, который подошел к ее ложу. Раненая взяла его за руку.

— Взгляните на него, — сказала она, — все те, кто хоть раз видел его отца и деда, и убедитесь, как он на них похож!

Шепот пробежал по толпе; сходство было столь разительно, что отрицать его было нельзя.

— А теперь послушайте меня, и пусть этот вот человек, — тут она показала на Хаттерайка, который сидел с охранявшей его стражей на сундуке в углу, пусть он только посмеет сказать, что я лгу. Перед вами Генри Бертрам, сын Годфри Бертрама, того, что прежде звался Элленгауэном. Это тот мальчик, которого Дирк Хаттерайк похитил в Уорохском лесу в тот самый день, когда он убил Кеннеди. Я там бродила тогда как тень… Хотелось мне еще разок взглянуть на этот лес, перед тем как покинуть навсегда эти места. Я спасла малютке жизнь, и как я просила, как я умоляла, чтобы его отдали мне! Но они увезли его с собою, и он долго жил за морем. А теперь вот он воротился сюда за своим наследством, пусть они только посмеют его не отдать! Я поклялась хранить эту тайну, пока ему не минет двадцать один год. Я знала, до той поры ничего не будет. Я сдержала свою клятву, но я дала себе еще и другую. Я поклялась, что, доводись мне дожить до дня, когда он воротится, я верну ему владения его предков, пусть даже каждый шаг на этом пути будет стоить человеческой жизни. Я сдержала и эту клятву. И сама сойду теперь первой в могилу. А он, — сказала она, указывая на Хаттерайка, — будет вторым, и скоро к нему прибавится еще один!

Священник выразил сожаление, что никто не записал дословно все, что она сказала; врач же объявил, что прежде всего надо осмотреть рану, а до этого не следует тревожить ее расспросами. Когда она увидела, что Хаттерайка уводят из комнаты, чтобы врач мог приступить к осмотру, она приподнялась на своем ложе и громко закричала:

— Дирк Хаттерайк, теперь мы с тобой только на Страшном суде встретимся! Признаешь ты или нет все, что я сейчас говорила, или посмеешь не признать?

Он обернулся и угрюмо и вместе с тем вызывающе посмотрел на нее.

— Дирк Хаттерайк, теперь, когда ты запятнал свои руки моей кровью, посмеешь ли ты отрицать хоть одно слово из того, что я говорю на смертном одре?

Он снова посмотрел на нее так же непоколебимо и со звериным упрямством в глазах, пошевелил губами, но не произнес ни звука.

— Тогда прощай, — сказала она, — и бог тебе судья! Рука твоя уже подтвердила мои слова… Всю жизнь я была полоумной цыганкой, которую били, и гнали, и клеймили каленым железом; она ходила от порога к порогу и просила милостыню, и как бродячую собаку ее гоняли из прихода в приход. Кто бы тогда поверил ее словам? Но сейчас я умираю, и слово мое не брошено даром, как не даром пролита кровь моя!

Тут она умолкла; все вышли, и при ней остался только врач и еще две-три женщины. Осмотрев ее, врач только покачал головой и уступил место священнику.

Один из констеблей, имея в виду, что Хаттерайка необходимо будет переправить в тюрьму, остановил почтовую карету, которая возвращалась в Кипплтринган порожняком. Кучер, догадавшись о том, что в Дернклю произошло что-то необыкновенное, поручил лошадей одному из мальчишек, полагаясь при этом больше, по-видимому, на почтенный возраст и на степенный нрав лошадей, чем на достоинства своего доверенного лица, и пустился бегом поглазеть, «что там за невидаль такая». Он прибежал как раз в ту минуту, когда толпа фермеров и крестьян, которая все росла, наглядевшись вволю на свирепое лицо Хаттерайка, устремила все свое внимание на Бертрама. Почти все они, а в особенности старики, которые помнили Элленгауэна в дни его молодости, признали справедливость слов Мег Меррилиз. Но шотландцы — народ осторожный; толпа эта не забыла, что поместье перешло уже в чужие руки, и люди только шепотом выражали друг другу свои чувства. Приятель наш, кучер Джок Джейбос, протиснулся тем временем в самую середину толпы. Но не успел он, однако, взглянуть на Бертрама, как попятился от изумления и торжественно воскликнул:

— Чтоб мне света божьего не видать, если это не Элленгауэн из могилы встал!

Это публичное признание беспристрастного свидетеля послужило как бы искрой, которая зажгла все сердца.

В толпе начали кричать:

— Слава Бертраму! Да здравствует наследник Элленгауэнов! Дай ему господь вернуть свое добро и жить с нами так, как предки его жили!

— Я здесь семьдесят лет живу, — сказал один из крестьян.

— А я вместе с отцом да дедом дважды по семидесяти, — сказал другой. — Уж кто-кто, а я-то Бертрама могу узнать.

— А мы вот здесь триста лет живем, — заявил еще один старик, — и я готов свою последнюю корову продать, только бы молодой лэрд в свое поместье вернулся.

Женщины, которых привлекают все чудесные происшествия, а тем более когда героем их оказывается молодой красавец, присоединились к общему хору.

— Да благословит его бог, ведь это живой портрет отца! Бертрама у нас всегда любили! — кричали они.

— Ах, кабы бедная мать его, которая с тоски по нем померла, могла до этой поры дожить! — причитала какая-то женщина.