Гай Мэннеринг, или Астролог - [130]

Мак-Гаффог прервал их беседу душераздирающей музыкой замков и засовов. Оплывшее лицо его появилось в дверях.

— Идите, Динмонт, мы и так уж ради вас сегодня на час позже ворота запираем; пора вам домой убираться.

— Как это домой? Я здесь буду ночевать. У капитана в комнате лишняя кровать есть.

— Этого нельзя, — возразил тюремщик.

— А я говорю, что можно, и с места не сойду; а ты вот лучше выпей стаканчик.

Мак-Гаффог выпил залпом водку и стал снова излагать свои возражения:

— Говорю же вам, что это не положено: вы никакого преступления не совершили.

— Да я тебе сейчас башку разобью, — сказал наш упрямый фермер, — если ты мне еще слово скажешь, и тогда мне по закону здесь ночевать придется.

— Но, говорю вам, мистер Динмонт, — повторил тюремщик, — не разрешают же этого. Я место могу потерять.

— Слушай, Мак-Гаффог, — сказал фермер, — я тебе только вот что скажу: ты хорошо знаешь, что я человек порядочный и что из тюрьмы я никого не выпущу.

— А почем я знаю? — в свою очередь спросил Мак-Гаффог.

— Ну, коли не знаешь, так я с тобой по-другому говорить буду, — продолжал наш решительный Динмонт. — Приходится ведь тебе по делам в наши края заглядывать; так вот, ежели ты дашь мне сегодня спокойно на ночь здесь с капитаном остаться, я тебе вдвойне за комнату заплачу, а если нет, то попробуй тогда нос свой в Лидсдейл сунуть, я из тебя там такую котлету сделаю!..

— Ну, ладно, ладно, друг, — сказал Мак-Гаффог, — упрямца не переспоришь, пусть будет по-вашему; только, если это до суда дойдет, я ведь знаю, кому тогда все расхлебывать придется.

И, в подкрепление своих слов, он крепко выругался, а потом тщательно запер все двери тюрьмы и пошел сдать.

Едва только все стихло, часы на городской башне пробили девять.

— Хоть и рановато сейчас, — сказал фермер, обратив внимание на то, что приятель его совершенно побледнел от усталости, — по мне, капитан, если только вы выпить еще не хотите, то нам лучше спать залечь. Но вот, истинный бог, пить-то вы, я вижу, не больно горазды, да, впрочем, и я такой же, разве только вот когда в дороге или у соседей на пирушке…

Бертрам охотно согласился с предложением своего друга, но стоило ему взглянуть на «чистое» белье, постеленное миссис Мак-Гаффог, как он потерял всякое желание раздеваться.

— Я вот тоже так думаю, капитан, — сказал Дэнди. — Черт, у этой постели такой вид, будто все сэнкуэрские углекопы на ней вместе лежали. Но через мою-то одежку это не пройдет.

С этими словами он бухнулся на шаткую кровать так, что дерево затрещало, и вскоре тишина огласилась звуками, по которым можно было определить, что он уже крепко спит. Бертрам скинул кафтан и сапоги и улегся на другой кровати. Лежа, он все еще никак не мог отделаться от мыслей о странных превратностях судьбы и о тайнах, окружавших его со всех сторон. Неведомые враги преследовали его, и столь же неведомые друзья — выходцы из простого народа, с которым ему никогда раньше не приходилось сталкиваться, — выручали его теперь из беды. Наконец чувство усталости взяло верх, и вслед за своим другом он крепко уснул. Теперь, когда они оба погрузились в приятное забытье, мы должны покинуть их и познакомить нашего читателя с другими событиями, происходившими в то же самое время.

Глава 46

…откуда этот дар

Прозренья вещего? И почему

Вы ночью нас в степи остановили

Пророческими страшными словами?

Все расскажите, заклинаю вас!

«Макбет»[302]

Вечером того дня, когда допрашивали Бертрама, полковник Мэннеринг вернулся из Эдинбурга в Вудберн. Он нашел всех домашних в прежнем состоянии, что, конечно, нельзя было бы сказать о Джулии, если бы ей к тому времени довелось узнать об аресте Бертрама. Но так как в отсутствие полковника обе молодые девушки вели крайне уединенный образ жизни, весть эта, по счастью, еще не долетела до Вудберна. Из письма Мэннеринга мисс Бертрам уже знала о том, что надежды на завещание ее родственницы не оправдались. Но каковы бы ни были ее чаяния, которым это письмо положило конец, разочарование не помешало ей приветливо встретить полковника, и она всячески старалась отблагодарить своего покровителя за его отеческую заботу. Она выразила сожаление по поводу того, что в эту холодную погоду ему пришлось понапрасну совершить из-за нее столь длинное путешествие.

— Я очень огорчен, что оно оказалось напрасным для вас, — сказал Мэннеринг, — но что касается меня, то я познакомился там с интересными людьми и очень доволен тем, как я провел время в Эдинбурге. Даже друг наш Домини, и тот вернулся оттуда раза в три ученее, чем был, и ум его стал еще острее от состязания в красноречии со знаменитостями северной столицы.

— Разумеется, — учтиво заметил Домини, — я старался как мог, и, хоть противник мой был очень искусен, победить меня ему не удалось.

— Но сражение это, по всей вероятности, вас утомило? — спросила мисс Мэннеринг.

— Конечно, и даже немало, но я препоясал чресла и не сдавался.

— Могу подтвердить, — вставил полковник, — что мне ни разу не приходилось видеть, чтобы так хорошо отбивали атаку. Противник был похож на маратхскую конницу; он нападал со всех сторон, артиллерия просто не знала, куда целить; однако мистер Сэмсон выставил свои тяжелые орудия и палил сначала по врагу, а потом по пыли, которую тот поднял. Но сегодня уже не стоит больше ломать копий, мы обо всем поговорим утром, за завтраком.