Гавел - [9]
Он был очень старый и противный и любил молоденьких девушек»[28]. Важным мероприятием, которому он посвятил целых три письма, был выезд Рези (кухарка), Марженки (служанка) и Барышни (гувернантка) на бал. Гавел замечает, что на танцах им, должно быть, понравилось, раз они вернулись только в четыре утра. Мама Божена не спала всю ночь[29].
С фотографий, сделанных на Рождество 1941 года, на нас смотрят два довольных мальчугана: уверенный в себе Вацлав и милый кудрявый Иван, которого мать ласкательно называла Иванек или даже Ивечек. На других снимках мы видим семью за обедом на лоне природы в Гавлове. Поскольку мальчики, ходившие по грибы, вернулись из леса с пустой корзинкой, мама помогла им, подрисовав на фото несколько красивых боровичков. В Злине Вацлав подолгу играл с домашней овчаркой, и привязанность к собакам осталась у него на всю жизнь. Летом в Гавлове мальчики купались в ближнем пруду, а зимой катались на коньках по его замерзшей поверхности. Вацлав явно чувствовал себя более спортивным, чем его младший брат: «Полчаса я резал лед коньками, как черт. Иван часто падал»[30].
Одаренная мать поддерживала в Вацлаве охоту рисовать. Выбор им сюжетов может показаться знаменательным, хотя для мальчика его возраста в нем не было ничего необычного. На его рисунках мы видим королей и королев, замки и короны; он даже нарисовал «орден святого Вацлава»[31] в блаженном неведении о том, что награду с подобным названием, «Святовацлавская орлица», получали в те годы нацистские пособники. Охотно рисовал он солдат в историческом обмундировании, чаще всего с усами, какие позже носил сам, или с бородой. Изображения птиц и грибов у него были цветные и стилизованные. Иван между тем был ближе к действительности; в частности, он пытался нарисовать Адольфа Гитлера.
Обоих мальчиков восхищали механизмы, сложная техника и фабрики. «Дедушка, пожалуйста, ты не мог бы нарисовать мне, как устроен пылесос, что там внутри проходит ток, и он сосет пыль и сор. Жду с нетерпением»[32]. Дед Вавречка с радостью выполнил эту просьбу. При этом любознательность у юного Вацлава сочеталась с сочувствием и с элементами совестливости. Как-то раз, когда его спросили, какая температура воздуха в комнате, он к удивлению всех ответил: «Шестнадцать градусов Реомюра». После чего пояснил: «Мне так его, бедняжку, жалко, все больше любят Цельсия, поэтому я над ним сжалился»[33].
Во время войны оба мальчика начали ходить в местную школу в Гавлове. Об ее уровне мы можем лишь догадываться, но по крайней мере дважды Вацлав похвастался бабушке с дедушкой сплошными пятерками в табеле, причем не преминул отметить, что Иван получил четверки по пению и чистописанию[34].
Итак, мы видим смышленого, способного, уверенного в себе, хотя, может быть, иногда слишком умничающего ребенка. Так, когда из Злина в гости к Гавелам должна была приехать бабушка, мать Вацлава ее заранее предостерегла: «Веноушек наверняка будет зачитывать тебе политические передовицы, с ходу снабжая их своими комментариями»[35]. Гавел был с самого начала аристотелевским zoon politikon (общественным существом).
Несмотря на столь завидные условия, сам Гавел не вспоминал свои детские годы как особенно счастливую пору. Он объяснял это «социальным барьером»[36], о который он, будучи привилегированным ребенком, спотыкался в провинциальной, преимущественно крестьянской и пролетарской, среде. У него было ощущение, будто он наталкивается на «невидимую стену»[37], за которой он в большей степени, чем остальные дети, чувствовал себя «одиноким, неполноценным, потерянным, осмеиваемым» и «униженным своим превосходством»[38].
Это чувство отчуждения и изоляции, как и незаслуженной привилегированности, у Гавела сохранялось в течение всей жизни. В его восприятии именно благодаря этому чувству он всю жизнь смотрел на мир «снизу» и «снаружи»[39]. Проблемы, которые в том возрасте еще не могли быть определены им как экзистенциальные, он относил за счет «невольно ущемляющей» заботы своих родителей[40].
Но, в отличие от Франца Кафки, одного из своих великих образцов, Гавел никогда не считал себя жертвой разрушительных безликих сил, над которыми он не имел никакой власти. Очевидно, не что иное, как внутреннее упорство и мужество позволяли ему вновь и вновь противиться таким силам, бороться с ними на равных и иногда побеждать – вопреки, а может быть, как раз благодаря осознанию собственной хрупкости. Именно этот дух сопротивления предопределил ему роль скорее изгоя, чем жертвы. Его взгляд на мир всегда был в большей степени взглядом «снаружи», нежели «снизу».
Тем не менее, возможно, Гавел переоценивал исключительность своих ощущений. Большинство подростков естественным образом чувствует отчуждение от сверстников, семьи и своей социальной среды. Гавел и сам вспоминал, что чувство отторженности в нем усиливало и то, что он был «откормленный толстячок»
