Гауляйтер и еврейка - [4]

Фабиан смутился. По-видимому, Клотильда поделилась с баронессой своими сокровенными мечтами, и дамы в его отсутствие уже не раз беседовали о том, что служило теперь предметом оживленных споров по всей стране.

В отпуске у него было довольно досуга, чтобы обдумать все эти вопросы, но сообщить свое решение Клотильде он считал преждевременным.

Фабиан откинулся в кресле и сложил руки, как для молитвы, что он обычно делал, когда собирался произнести обстоятельную речь.

— Ваше желание совпадает с желанием Клотильды, баронесса, — начал он улыбаясь. — Этот же вопрос часто и столь же нетерпеливо задавала мне Клотильда.

— Меня бы очень удивило, если бы она этого не делала, — засмеялась баронесса и взяла своими холенымн пальцами сигарету.

— Боюсь, что Франку не хватает нужной гибкости, баронесса, — вставила Клотильда.

— Гибкости! — Баронесса от восторга даже подскочила в кресле. — Вот слово нашего времени! Гибкость! В наши дни неуклюжая прямолинейность — порок, преступление; непростительное преступление!

Клотильда явно решила разыграть сегодня роль нежной супруги. Она даже улыбалась Фабиану, хотя он сомневался в искренности ее улыбок.

— Боюсь, что Франку не удастся преодолеть до конца свои симпатии к прежним политическим партиям, — сказала она.

Фабиан рассмеялся и стал уверять, что не связан тесными узами с какими-либо политическими партиями. Несколько лет он, мол, так же, как и баронесса, — о чем он случайно узнал, — был близок по своим взглядам к немецкой национальной партии. Позднее его симпатии обратились к партии центра, что вполне естественно, так как он католик. Но все это было несерьезно.

— Я не раз говорил Клотильде, — продолжал он, — что поспешность не в моем характере и что у меня были причины ждать, пока…

— Ждать? Ждать! — перебила его баронесса, смеясь так звонко, что это было уже почти невежливо. Ее смех звучал как смех молодой девушки. Клотильда вторила ей.

Баронесса фон Тюнен, склонясь, дотронулась до руки Фабиана.

— Дорогой друг, — проговорила она с милым упреком, — можно ли еще колебаться? Вы знаете, что изо дня в день твердит полковник? Он говорит, что в Германии народился гений, но немцы никогда не умели распознавать гения, и многие из наших соотечественников все еще не могут отделаться от этого наследственного порока. — Она по-прежнему улыбалась, глядя на Фабиана, но теперь к ее улыбке примешивалось снисходительное сожаление. — И этот наследственный порок, друг мой, трагическая причина того, что Германия до сих пор не заняла подобающего ей положения.

Фабиан покраснел.

— Простите, баронесса, — произнес он, слегка отодвигая руку и все еще красный от смущения. Он вновь откинулся в кресле и начал многословно пояснять, что считает затронутый вопрос слишком серьезным и значительным — от него нельзя отделаться общими фразами. Он лично хотел выждать, покуда развитие событий не поможет ему разобраться в положении вещей. Разве не долг каждого человека — проверять свои убеждения? Не то его еще заподозрят в приспособленчестве, как уже заподозрили многих других. Разве это не так?

Обе дамы утвердительно кивнули. Он, безусловно, прав! Всем своим видом они давали понять, что готовы его слушать. Фрау фон Тюнен сосредоточенно разглядывала сверкающие камни своих колец, любуясь их переливами на свету. Клотильда закурила сигарету и, вытянув губы, стала пускать струйки дыма, искоса поглядывая на Фабиана.

— Кроме того, — закончил Фабиан, К которому мало-помалу вернулось спокойствие, — мое положение требовало от меня тщательно продуманных решений. Я офицер и католик!

Он замолчал. Было видно, что он выложил всё свои козыри.

III

Фрау фон Тюнен продолжала любоваться своими кольцами, потом она стала вертеть их на пальцах и, вскинув на Фабиана небольшие быстрые глаза, заметила:

— Я вас вполне понимаю. В нашем роду, кстати сказать протестантском, тоже было немало офицеров и крупных чиновников. Мой двоюродный дед, Бергенштрем, был консисторским советником и знаменитым проповедником. Он оставил много известных трудов. Вы никогда о нем не слыхали?

Фабиану пришлось сознаться, что он не слыхал о знаменитом проповеднике Бергенштреме.

Баронесса снисходительно улыбнулась.

— У нас в крови уважение к любому вероисповеданию, — заметила она, — впрочем, это само собой разумеется. Я только не пойму, что вы усмотрели антикатолического в новом движении? — Она все время говорила «движение» и ни разу не произнесла слова «партия».

Фабиан задумался. Исчерпывающе и тактично ответить на этот вопрос было очень нелегко;

— Мне показалось, — произнес он, помедлив, — что ему чуждо положительное христианское начало.

Фрау фон Тюнен снова расцвела любезной улыбкой. Она взяла сигарету из чаши, стоявшей на столе.

— А решительное антикоммунистическое направление, разве это само по себе уже не христианское начало? — спросила она. — Для меня, как и для многих других, коммунизм есть прямое отрицание христианства. — Она торжествующе улыбнулась и зажгла сигарету.

Фабиан хотел было возразить, но баронесса подняла свою маленькую, унизанную кольцами руку и выпустила в воздух легкое облако дыма. Она покачала головой — голубые перышки на ее шляпке опять заиграли всеми оттенками — и сказала: