Гауляйтер и еврейка - [20]

Но еще лучше и привлекательнее был парк, окружающий дом, — почти сплошь экзотические кусты и деревья. Не очень обширный, он, подобно японским садам, казался больше, — чем в действительности. Кроме парка, при доме имелись большой фруктовый сад с деревьями редких сортов, теплицы и ферма. Это был тот мир, в котором медицинский советник чувствовал себя хорошо. Летом он каждое утро с шести часов до полудня проводил во фруктовом саду, ухаживая за деревьями лучше любого садовника, или на своей поистине образцовой ферме. Фале держал, у себя только испытанных людей и гордился тем, что, несмотря на высокое жалованье, которое он им выплачивал, имение Амзель почти окупало себя, требуя лишь незначительных издержек (Фале называл их минимальными). За деньгами медицинский советник не гнался и был известен еще и тем, что в некоторых особых случаях лечил безвозмездно. Бедных детей и женщин он нередко посылал на курорты за свой счет.

Фале был вдов и жил в своем имении с дочерью Марион, пожилой экономкой Ребеккой и несколькими слугами. Хозяйкой в доме была Ребекка. С детства она заменяла Марион мать, почему ее и прозвали Мамушкой.

Когда Фабион вышел из машины у ворот парка, до него донесся чей-то веселый, жизнерадостный смех. Так могла смеяться только шаловливая, неуемно веселая Марион. И тотчас же он заметил ее самое. Она сидела под кустом на каменной скамейке и забавлялась игрой с маленьким белым котенком, который забрался в ее черные кудрявые волосы. Она помахивала веточкой перед самым носом котенка, безуспешно старавшегося ее схватить. Неожиданно котенок скатился на затылок Марион, и она до упаду хохотала над его усилиями вскарабкаться к ней на макушку. Услышав скрип садовой калитки и увидев Фабиана, она быстро вскочила и, забыв про сидевшего у нее на плече котенка, с шаловливой улыбкой, все еще игравшей на губах, поспешила ему навстречу.

— Как хорошо, что вы приехали, доктор, — приветствовала она его, протягивая руку. Котенок при этом соскользнул через ее плечо на дорогу и удрал в кусты.

Марион была необычайно хороша собой и свежа. Она казалась смуглой итальянкой благодаря своим черным локонам и темным глазам, блестевшим, как кусочки каменного угля, на голубоватом фоне белков. Ей было около двадцати лет, она страстно увлекалась спортом, слыла одной из лучших теннисисток города и два года назад заняла первое место на больших клубных состязаниях. Марион славилась своим веселым, задушевным смехом, подобно стае пестрых мотыльков реявшим над нею. Непосредственность и жизнерадостность сделали ее любимицей всего города. Разумеется, она всегда была окружена толпой поклонников и почитателей. Молодой офицер Вольф фон Тюнен несколько лет назад тоже настойчиво ухаживал за ней. В ту пору он был по уши влюблен и рассказывал всем своим приятелям, что вскоре обручится с Марион. Но в этом не было и доли правды.

— Папа будет страшно рад, что вы выбрались к нам! — воскликнула Марион, идя вместе с Фабианом к дому.

— Занятия еще, видно, не начались? — вместо. приветствия спросил Фабиан, не видавший Марион несколько месяцев. Она была студенткой медицинского факультета и в будущем собиралась работать рентгенологом в институте своего отца.

Девушка густо покраснела. Кровь пламенем озарила ее щеки, и она стала еще больше походить на итальянку, опаленную лучами знойного солнца.

— Нет… — Она запнулась. — Нет, на этот раз с занятиями ничего не получилось… — Она оборвала себя на полуслове и пригладила рукой черные, кудри, растрепанные котенком. — Вы забыли, что я теперь учительница в нашей школе, — добавила Марион, отвернулась и торопливо вошла в дом, опередив Фабиана. — Простите, что я иду впереди! — звонким голосом крикнула она. — Входите, входите. Папа вас ждет не дождется.

Фабиан шел за ней медленно и неуверенно. Необъяснимая поспешность и краска, бросившаяся ей в лицо, испугали его. И в ту же секунду он понял, что совершил непростительную бестактность: ведь Марион еврейка! Как мог он позабыть об этом?

«Какая отчаянная глупость — этот мой вопрос о начале учебного года!» — пронеслось у него в голове. Фабиан покраснел, пристыженный, радуясь, что его никто не видит.

И тут же он услышал звонкий голос Марион, громко кричавший: «Мамушка, Мамушка!» Он вздохнул с облегчением. Свидетелей его замешательства не было.

В дверях показалась экономка Ребекка в сопровождении девушки, несшей полное блюдо отборных груш.

— Что за чудные груши! — воскликнул Фабиан.

— Это самый редкий сорт из Шарне, — сказала Ребекка и, сердечно пожимая руку Фабиану, с благодарностью посмотрела ему в глаза. Она задержала его руку и даже погладила ее своими пухлыми пальцами.

— Спасибо, что вы нас не забыли. Мы теперь мало кого, видим. Иногда к нам заглядывает ваш брат Вольфганг, да господин Гляйхен по-прежнему приходит по понедельникам. Все остальные нас покинули.

Ребекка была уже немолодая женщина, дородная, низкорослая, с несколько расплывчатыми чертами, черными усиками на верхней губе и мелко завивавшимися седыми волосами. Глаза ее под круглой оправой очков так и светились добродушием.

— Пойду скажу папе, что пришел господин доктор Фабиан! — крикнула Марион, пробегая через вестибюль. — Дорогу вы сами найдете, папа наверху, на террасе. — И она легко взбежала по лестнице. Белый котенок, как оказалось, прокрался за ней и теперь с быстротой молнии вскочил ей на спину, а со спины на голову.