Гауляйтер и еврейка - [152]

Фабиан попытался было задать еще несколько вопросов, но капитан со стоном повернулся на другой бок.

— Слышать не хочу о Сталинграде! — яростно прохрипел он. — Бред и преступление! С ума сошли! Спятили! Обезумели!

— Еще минуту внимания, господин капитан!

Капитан повернул к Фабиану багрово-красное лицо и приподнялся, опираясь на волосатые руки.

— Все натворили эти подлецы! — хрипло прошипел он. — И вы из той же шайки, сударь! Иначе не ходили бы в бургомистрах!..

Фабиан поспешил ретироваться.

Все чаще стали случаться разные прискорбные происшествия. Советник юстиции Швабах был найден мертвым в постели: он отравился. Люди полагали, что его, как и многих других, вогнала в могилу потеря дома и имущества. Но Фабиан знал, что гестапо давно уже ведет опасное для Швабаха расследование. В небольшом местечке близ Бадена, откуда он был родом, жили две семьи, его однофамильцы: одна — еврейского происхождения, по фамилии Швабахер, а другая принадлежала к давно вымершему дворянскому роду фон Швабах. Советник юстиции будто бы вел свою родословную от последнего. Но но сведениям, поступившим в гестапо, он не имел на то никакого права. Так или иначе, но похоронен он был как дворянин фон Швабах, и Фабиан один из немногих сопровождал его к месту вечного упокоения.

Когда он возвращался с кладбища, пошел снег и с того часа шел не переставая. Он падал и падал с серого неба, и город напоминал усеянное развалинами заснеженное поле, страшное своей пустынностью.

Фабиану было приятно, что гауляйтер часто приглашал его этой зимой поиграть на бильярде, иначе его совсем доконали бы мрачные мысли и скука. Румпф, как всегда, был беззаботен и хорошо настроен. Все знали, что он отправил к Мраморному морю для убранства своей виллы шесть до отказа набитых товарных вагонов с мебелью, картинами, статуями и всевозможными произведениями искусства; он часто говорил о своем доме в Турции. Шарлотта никогда не сталкивалась с Фабианом, несмотря на то, что продолжала жить в «замке»; по-видимому, Румпф прятал ее от него. Может быть, она тоже собиралась переселиться в Турцию? Баронесса фон Тюнен, во всяком случае, рассказывала, что Шарлотта искала во всех еще уцелевших магазинах «легкие ткани для жаркой страны». Однако Фабиану все это было в высшей степени безразлично, его голова была занята другими мыслями.

Однажды вечером Румпф, опоздавший на два часа, с серьезным видом сообщил ему, что армия под Сталинградом капитулировала — разумеется, после геройской защиты: она сражалась до последнего патрона. В этот вечер Фабиан плохо играл на бильярде и рано ушел.

— Пора! Теперь пора! — произнес он вслух, уходя из «замка».

IX.

Ретта неслышно вошла в мастерскую и подала Вольфгангу помятое и грязное письмо.

— С меня взяли слово, что я передам это письмо вам в собственные руки, господин профессор, — сказала она с таинственным видом.

Вольфганг был поглощен работой, руки у него были измазаны глиной. Он кивнул ей.

— Положите письмо на стол, Ретта. Кто его принес? — спросил он, заподозрив что-то недоброе.

Ретта помедлила с ответом.

— Худой старик с седыми волосами, — ответила она хриплым голосом, — с ним были две маленькие желтые таксы.

Ретта вышла.

Вольфганг хорошо знал худого старика с двумя таксами. «Весточка от Гляйхена!» — сердце его на мгновение замерло от радости. Хотя руки у Вольфганга были в глине, он тотчас же распечатал письмо. Это была записка без подписи, содержавшая всего несколько строк.

«Уважаемый друг! — читал он. — Благодаря глупой случайности мы попались в руки гестапо. Нас было сорок восемь, один скончался во время пыток, но никто не произнес ни слова. Завтра поутру нас повесят.

Нелегко жить в Германии, нелегко умереть в этой стране. Нас поддерживает вера в то, что мы отдаем жизнь за свободу и возрождение Германии. Прощайте, дорогой друг!»

X

«Пора! Теперь пора!» — как оглушенный, повторял Фабиан, и эта мысль вытеснила все остальное.

С этой минуты он принял твердое и бесповоротное решение.

На следующий день рано утром он отправился в Амзель, уложил в свой потертый офицерский чемодан, который сопровождал его повсюду еще в мировую войну, капитанский мундир, шинель и все, что было нужно для поездки на фронт. Клотильда еще спала, он не стал ее будить.

Затем Фабиан позвонил в свой полк. По счастью, у телефона оказался старый полковник, которого он знал лично. Фабиан прямо заявил, что больше не может оставаться дома, он должен отправиться на фронт тотчас же, возможно скорее.

— Время еще не ушло, я могу еще включиться в борьбу, господин полковник, не так ли? — кричал он в трубку.

Полковник похвалил его патриотический пыл, обещал сегодня же оформить все документы и возможно скорее переслать их Фабиану. Полк, сказал он, стоит южнее Воронежа. Там будут рады такому опытному командиру батареи. Особенно теперь, в критическим момент, когда предстоят самые тяжелые бои.

Фабиан дрожал от радостного возбуждения. Самые тяжелые бои! К этому-то он и стремился.

Нельзя было больше сомневаться, что русские армии, заставившие немцев капитулировать под Сталинградом, — сила очень значительная. Опьяненные победой на Волге, они уже, конечно, движутся к Дону, и кавказская группировка немцев поспешно отступает, чтобы не оказаться отрезанной. А русская армия идет на Ростов и Харьков, к Днепру без остановки, никем не задерживаемая.