Из подворотни выбежали две собаки, размахивавшие длинными хвостами наподобие флагов. С лаем они пронеслись по площади, распугав всех голубей, и скрылись среди кустов, которыми площадь была засажена по периметру.
Я подошла к скамейке, стоявшей у молчащего фонтана, и села, предварительно смахнув с нее варежкой снег. Снег этот был влажным и липким — мне пришлось потом долго стряхивать его с варежки. Под ногами были рассыпаны черные семечки — очевидно, недавно здесь кормили голубей, — и, увидев, что я сижу неподвижно, птицы начали подходить ближе. Скоро они вовсю шныряли между моими сапогами, а один, особенно наглый, даже несколько раз прошелся мне по ногам. Неожиданно мне захотелось его поймать; выждав момент, я быстро нагнулась и схватила голубя обеими руками, успев прижать ему крылья к телу.
Он был теплым и дрожал — я чувствовала это сквозь варежки. Пытался дергать крыльями, вырывался, но я держала крепче. Я вдруг почувствовала жалость к нему и отвращение к себе; осторожно опустив его на землю, я разжала руки.
Голубь тут же улетел, более не думая о семечках. Остальные тоже бродили поодаль. Посидев еще несколько минут, я встала и пошла к Академии. По пути купила пирожок у уличной торговки с лотка и съела его за несколько укусов.
Настроение было гаже не придумаешь.
Назавтра первой парой у нас стояла телепатия. Спаренные лекции пролетели на удивление быстро. Прозвенел звонок; я привычно подхватила сумку, но тут в голове у меня точно звякнул невидимый колокольчик. Вздрогнув, я посмотрела на кафедру; магистр Буковец, стоявший там, делал мне руками всевозможные загадочные знаки.
Я подошла к нему. Директор дождался, пока из аудитории выйдет последний адепт (им, естественно, оказался любопытный Хельги), и собственноручно закрыл за ним дверь. Я мрачно наблюдала за всеми этими приготовлениями.
— Что это значит, адептка Ясица?! — пафосным шепотом вопросил Буковец.
— Это вы о чем? — хмуро уточнила я, уже зная ответ. О чем — о чем… О том! О вчерашнем.
Директор не опроверг моих ожиданий. Порывшись в нагромождении книг на кафедре, он вытащил на свет божий какой-то пергамент, снабженный фиолетовой печатью. Патетически взмахнул им в воздухе; в печати я немедленно опознала ковенскую, а такой вот меленький почерк с завитушками мог принадлежать исключительно Вирре Джорджовне.
— Да вы хоть знаете, что это?!
— Нет, — вякнула я, с запозданием смекнув, что вопрос был скорее риторический.
— Это, — Буковец еще раз взмахнул пергаментом, точно нашкодившим щенком, сцапанным за шкирку, — жалоба, адептка Ясица! На всю Академию и лично на вас! Вы, между прочим, вчера опозорили нас перед всем Межинградом!
— А что, Вирра Джорджовна — это уже теперь весь Межинград?
Директор, набиравший воздух в легкие, подавился новым пассажем.
— Адепты, кажется, ничего против меня не имели. По крайности, проголосовали они за меня!
— Проголосовали за вас?! Надо же! — Телепат определенно распалялся, раньше я за ним такого не наблюдала. — Да вы… вы… Пока вы в Академии творите боги знают что, это еще ладно! У вас, в конце концов, есть свой декан, и если его все это устраивает… — Он не стал продолжать, вместо этого еще разок дернув пергаментом, причем прямо у меня перед носом. Отпрыгивать я не стала, хотя и вздрогнула от неожиданности. — Но надо же думать, как вести себя на государственных турнирах! Поссориться с уполномоченным представителем КОВЕНа — это же надо, а! Да вы знаете, что здесь про вас пишут? Знаете, что это означает для всей Академии?!
Внутри меня что-то натянулось. До предела.
— Не знаю, — тихо ответила я, глядя директору в лицо.
— Не знаете? Так ознакомьтесь! — Он протянул мне пергамент. Я машинально взяла, несколько секунд продолжала смотреть на Буковца, потом сообразила, что от меня требуется, и опустила взгляд.
Да. Если верить тексту, написанному изумительно гладким слогом, то такой стервы, как я, мир еще не видел. Задача же любого приличного мага — сделать так, чтобы больше и не увидел. Магистр буравил меня воспитательным взглядом; я невольно краснела, с неудовольствием ощущая, как жарко становится правой щеке. Левая почему-то чувствовала себя вполне прилично.
— И что вы на это скажете? — не выдержал наконец педагог.
Я молча скатала пергамент в рулончик, протянула его магистру.
— Адептка Ясица, извольте отвечать! — Буковец добавил в голос металла. Я косо глянула на него; м-да, видно, Вирра Джорджовна и впрямь произвела на телепата неизгладимое впечатление. Прежде я бы не поверила, что директор, боявшийся студентов как чумы, когда-нибудь заговорит со мной в подобном тоне.
Повисло молчание. Я слышала, как в коридоре кто-то умоляет кого-то одолжить на время конспект по общей магии.
— Вы что, пользуетесь каким-то амулетом? — вдруг подозрительно спросил Буковец.
Я мотнула головой.
— Тогда почему вас не удается прочесть?
«Почему», «почему»… телепат мрысов. На мою стипендию не то что амулета — приличных штанов не купишь. Если бы не та олимпиада, так и ходила бы с заплаткой на заднице и дыркой в кармане. Амулет, мрыс дерр гаст! Рихтер вон читал, а этот…
Ч-читатель!..
Настроение стремительно рушилось под плинтус.
