Гарсиа Маркес - [80]

С молодости, ещё в Картахене и Барранкилье, когда печатался в «Эль Эральдо», и потом, особенно в Париже, где, казалось, столики в кафе помнят молодого высоченного американца, сидевшего в углу и писавшего карандашом в блокноте, Маркес мечтал взять интервью у Хемингуэя. По публикациям в газетах, журналах, радиопередачам, сообщениям информационных агентств наш герой, как и миллионы людей, следил за удивительными приключениями североамериканского писателя, охотника, рыболова, эпикурейца — ценителя и знатока напитков, женщин, корриды-де-торос и т. д. Всё, что было так или иначе связано с именем Хемингуэя, представлялось значимым и красивым — будь то новая повесть, опубликованная сразу миллионным тиражом, фоторепортаж в журнале «Life» об охотничьей экспедиции в Африку, сплетня о романе с кинозвездой, приезжавшей к нему на финку «Ла Вихия» близ Гаваны, или интервью для светской хроники, пусть даже выспреннее и ни о чём, об особенностях ловли марлина в Гольфстриме, например, или о многочисленных своих домашних кошках и котах. В компании хохмачей-интеллектуалов из «Пещеры» признаваться в этом было неуместно, там в авторитете были Фолкнер, Пруст, Борхес, Камю. Но Маркес любил Хемингуэя. И на Кубу в январе 1959 года отправлялся в том числе и с надеждой на встречу с ним.

Популярнейший поэт Кубы Гильен отговаривал Габриеля и Плинио ехать к Хемингуэю на финку «Ла Вихия», утверждая, что хоть и знаменит этот янки, и пишет неплохие вещи, но слишком высокомерен, заносчив. А их, кубинских литераторов, тем более со смуглой, как у него, Гильена, кожей, держит за людей второго сорта, если вообще за людей. Так что колумбийцев он может и не принять. Кубинского журналиста, писателя Лисандро Отеро, когда тот подошёл к нему в ресторане «Флоридита», Хем едва не нокаутировал за то, что отвлёк от работы, он там писал что-то за барной стойкой.

— У меня каждый второй, если не первый журналист спрашивает о Хемингуэе! — горячо сетовал Гильен, когда в 1979-м автор этих строк брал у него интервью в старом особняке в центре Гаваны (похожем на наш Центральный дом литераторов на Большой Никитской и Поварской улицах — Гильен и выбрал гаванский особняк после того, как выпил с советскими писателями русской водки в ЦДЛ и оставил автограф на стене «пёстрого» буфета), принадлежащем Союзу писателей и деятелей искусств Кубы. — Как будто этот американец — наша достопримечательность! Американская реклама его раздула!

— Так вы считаете, компаньеро Николас, что Хемингуэй — дутая фигура? — чуть ли не обиделся я, будучи тогда преданным поклонником Хемингуэя и собирая материал для очерков о его жизни в Гаване.

— Мне нравится его испанский антифашистский роман «По ком звонит колокол» и кое-что ещё. Но как можно кубинскую литературу сводить к Хемингуэю, этому ненадёжному элементу, жившему у нас потому, что удобно и дёшево? Это меня бесит!

— Но ведь он много сделал для пропаганды Кубы во всём мире! Как потом и другой иностранец — Маркес.

— Габо наш.

Думается, Гильен был не объективен по отношению к Хемингуэю. Возможно, в нём говорила писательская ревность. Эрнест Хемингуэй действительно много сделал для Кубы (сопоставимо с тем, что через годы сделает для Острова Свободы Маркес). В журнале «Картелес» был опубликован материал «Запоздавшее чествование»:

«Куба давно была должником Эрнеста Хемингуэя. И в прошлый понедельник долг этот был отдан. В обстановке любви и почитания в окружении более чем полутысячи кубинцев Хемингуэй отобедал. В конце обеда старый писатель обратился к морю своих поклонников с краткой, но яркой речью — образцом выступления на банкетах. Он засвидетельствовал свою вечную любовь к Кубе: „Я благодарен и взволнован этим чествованием, которое не заслужил. Я всегда считал, что писатель должен творить в уединении, а не выступать публично. Поэтому, без лишних слов, просто хочу передать медаль, полученную мною вместе с Нобелевской премией по литературе, в дар Святой Деве Каридад дель Кобре, покровительнице Кубы, которую я так люблю“».

Маркес не раз перечитывал и поучительную статью самого Хемингуэя, опубликованную в американском журнале «Look» в ответ на упорные слухи о том, будто он покидает Кубу, где его замучили назойливые посетители и суета, связанная в том числе и с работой над фильмом «Старик и море». Приведём фрагменты этой статьи (в которой Хем изменяет своему правилу никого не цитировать), потому что она, как представляется, имеет отношение и к нашему герою, к его дальнейшей жизни, уже в славе и почестях.

«„Чем больше книг читаешь, тем яснее понимаешь, что писатель должен создавать шедевры. Больше ничего не имеет для писателя никакого значения… Все эскапады в журналистику, в работу на радио, пропаганду чего бы то ни было, в написание сценариев, какими бы грандиозными ни казались, обречены на разочарование. Вкладывать в эти формы лучшее, что есть в нас, — равносильно сумасшествию, ибо таким образом мы сами же обрекаем себя на забвение. Работа эта недолговечна в силу своей природы, и поэтому мы никогда не должны посвящать себя ей…“

Эти строки принадлежат перу Сирилла О’Конноли. Они взяты мной из его книги „Неспокойная могила“, которая никогда не будет иметь достаточно читателей, сколько бы она их ни имела. Посему, перечитывая… я твёрдо знаю, что больше никогда, до самой смерти не прерву работы, ради которой родился и живу, которую научился делать… Общество назойливых, шумных, по сути своей пустых людей никоим образом не возмещает потерянного времени. Есть масса способов избежать контакта с ними, и ты вынужден овладевать этими способами. Однако болтуны, алкаши, бездари, блюдолизы, фанфароны процветают!.. Я никогда больше не буду работать для кино».