Гарри Поттер и Зеленые Топи - [18]

— Мать точно станет его разыскивать, — в конце концов, сказал он.

— Если она серьезно больна, то нет, — возразил Гарри. — Рон, ему приказали следить за мной, но от истощения он просто не смог справиться с заданием. Не знаю, кому он теперь служит, но было бы неразумно отпускать его.

— Но, Гарри, — засомневалась Гермиона, — нельзя, чтобы он сел нам на шею, а именно так это и будет! Завтра начинается учеба.

— Не знаю, вообще‑то я хотел немного отодвинуть учебу, сказаться больным, например.

— Ага, на всю голову! — Гермиона постепенно пришла в ярость. — Гарри, он того не стоит, поверь мне, и сейчас не время для благотворительности.

— Хорошо, что ты предлагаешь?

— Нужно допросить его сегодня же, а там… посмотрим.

Гарри оглянулся на Малфоя, который без чувств лежал на диване в грязной и порванной одежде, и в нем зашевелилось сомнение, которое было его главной проблемой всю жизнь. В это время верная интуиция подсказывала ему, что он должен был остаться в Лондоне, притворившись больным.

— Гермиона, я остаюсь здесь, а вы — как хотите.

— Я тогда тоже, — сказала Джинни бодрым тоном. — Рон с Гермионой наверняка сумеют что‑нибудь изобрести, чтобы тебя отмазать.

— Вот еще глупости, Джинни! — гневно возразила Гермиона. — В таком случае я тоже остаюсь, не могу же я вас, ребята, оставить без присмотра, да еще в таком обществе.

— Ну, тогда мое решение вы знаете, — ухмыльнулся Рон.

Они решили, что оставят учебу только до следующих выходных. Фульменгард — это не Хогвартс, там учет посещаемости не такой строгий. Гарри решил посетить все известные ему библиотеки и заодно разузнать, где находилась Нарцисса Малфой. Знала ли она, что ради нее делал ее сын и во что он ввязался? И чем она, интересно, была больна?

Ответ был частично получен на следующее утро. Дрейко пришел в себя и тут же попросил еды, толком еще не понимая, где очутился. Потом он увидел Гермиону с подносом, на котором лежал хлеб, молоко и немного овощей, и чуть снова не потерял сознание. Голод все же возобладал над менталитетом аристократа–националиста, и он поел с большим аппетитом. Потом Джинни сотворила нечто вроде куриного бульона, который не только вкусно выглядел, но и в действительности был съедобным. Гарри все это время наблюдал за своим бывшим врагом и нашел, что тот постоянно избегает его взгляда. Потом остальные предупредительно испарились, и они остались вдвоем. Вдруг Малфой пожал плечами, встал и направился к выходу. Гарри, вовремя заслонив ему путь, сильно толкнул его назад.

— Минуточку, — сказал он с нажимом, — кто велел тебе следить за мной?

— Не твоего ума дело, Поттер, — огрызнулся Малфой, зло, но неуверенно.

Гарри понял, что в душе тому хотелось высказаться, и продолжил натиск.

— Если ты думаешь, что я выдам тебя кому‑нибудь из Министерства, ты глубоко ошибаешься. Ты можешь не верить, что я хочу помочь, но, я думаю, тебе будет легко поверить в то, что мне очень хочется узнать, кому это я так сильно понадобился, что он привлек тебя!

— Этого я не знаю, — ответил Дрейко каким‑то несчастным голосом. — Мне просто нужны были деньги или что‑нибудь из еды. Я не знаю, кто они были, почти не помню, как они выглядели. Но мне было поручено тебя найти, понаблюдать за тобой и сообщить куда следует.

— Кому?

— Они сказали, что выйдут со мной на связь, как только это будет необходимо. Я сразу понял, что вляпался в… ситуацию, но… я совершенно не собираюсь изливать тебе душу, но все пути, кажется, ведут рано или поздно к Гарри Поттеру, — Малфой с горькой насмешкой ухмыльнулся и замолчал.

— Я могу помочь, — повторил Гарри. — Сейчас у меня лишь фрагменты единой мозаики, и, пока что‑нибудь не выясниться, я не смогу ее сложить. Еще я могу найти твою мать, если ты скажешь мне, где она, и вам не надо будет больше прятаться.

Малфой колебался. С одной стороны, он был слишком слаб, чтобы куда‑нибудь идти, к тому же он совсем не был уверен, что будет молчать, если его схватят (кто — неважно). С другой стороны… Гарри Поттер, который — может ли это быть? — кажется, искренне хотел ему помочь. А его мать… она просто не могла привыкнуть к новой жизни: к недостатку в пище, к бесконечным переездам из одного дешевого отеля в другой, к долгим часам ожидания у двери министерского чиновника, которому доставляло неземное удовольствие уничтожать до конца чью‑либо жизнь, и без того уже жалкую и разрушенную. Она уже едва держалась на ногах, редко вставала с постели, но все еще, в отличие от него, Дрейко, боролась против чего‑то неведомого. И она была единственным человеком, которому он когда‑либо говорил о своих истинных мечтах, но теперь все они были похоронены навсегда…

Он назвал Гарри адрес и вымышленное имя, под которым она жила на квартире. Гарри отправился в путь в ту же минуту и довольно быстро нашел убогую хижину на краю Хогсмида. Это был крошечный домик, выглядевший столь неухожено, что Гарри начал всерьез сомневаться, что это было то самое место. Он спросил миссис Гвейн, и ему ответили, что со вчерашнего вечера она не возвращалась. Он спросил о ее самочувствии, но и тут не получил удовлетворительного ответа. Выглядела она неважно, несколько дней пролежала в постели, а потом вдруг встала, посвежевшая и бодрая, и куда‑то ушла, ничего не сказав. Никто не знал, что у нее была за болезнь, она никогда не вызывала врача, видимо, было не на что, за ней ухаживал только ее сын. Однако все обитатели этой ночлежки, а их там ютилось — ни много, ни мало — семь человек, были едины во мнении, что она заработала себе эту болезнь на нервной почве.