Гарри Поттер и скрижали Грин-де-Вальда - [27]

Гарри еще со времен Отряда Дамблдора относился к занятиям значительно проще, поэтому махнул на зубрилку рукой и отправился инспектировать вверенную ему школу.

Он зачем-то посетил железнодорожную станцию, где его встретили с вежливым удивлением и сообщили, что никакая помощь им не требуется, и он, директор Гарри Поттер, может быть совершенно спокоен, Хогвартс-экспресс прибудет точно по расписанию.

Хагрид доложил, что лодки для первокурсников готовы, фестралы накормлены, а кареты смазаны, после чего тема разговора естественным образом тоже была исчерпана.

Тогда Гарри решил взяться за Наземникуса Флетчера, но завхоз как в воду канул, правда, никакого беспорядка в замке Гарри обнаружить не удалось.

От скуки Гарри решил поближе познакомиться с профессором зельеварения Дуэгаром, но дверь его кабинета оказалось запертой.

Все были заняты своими делами, и Гарри решительно не знал, чем себя занять до вечера. Он поговорил с Джинни (она выглядела немножко бледной и больной, но уверяла, что с ней всё в порядке), договорился с Кингсли, что он прибудет в Хогвартс через камин в кабинете директора за полчаса до церемонии, потом вызвал волшебника, который остался за него на факультете боевой магии в академии мракоборцев. Волшебник был чем-то занят, он рассеянно поблагодарил Гарри за проявленную заботу, сообщил, что всё под контролем, вежливо извинился и разорвал связь. Будничные дела академии Гарри уже тоже не касались. Гарри вздохнул и откинулся в кресле. За спиной у него раздался сдержанный смешок. Гарри резко повернулся вместе с креслом. На него, улыбаясь, смотрел с портрета Альбус Дамблдор.

— Профессор, это вы… — выдохнул Гарри.

— Ну-ну, мой мальчик, всего лишь портрет! Тот Дамблдор, которого ты знал, и тот, которого ты сейчас видишь на картине, это, знаешь ли, не одно и то же…

— Почему? — не нашел лучшего вопроса Гарри.

— Ну, вероятно, потому, что качество портрета всё-таки зависит от мастерства художника, — ответил Дамблдор и бросил в рот леденец.

— А… а…

— Гарри, давай мы сейчас не будем обсуждать вопросы жизни и смерти, хорошо? — угадал не заданный вопрос Дамблдор.

— Конечно, профессор, но всё-таки скажите, вот когда я умру… — Дамблдор подавился леденцом и закашлялся, из соседнего портрета в его раму влезла ведьма с суковатой волшебной палочкой и постучала его по спине. — Нельзя же так, Гарри, — укоризненно сказал Дамблдор, — нет ничего опаснее для персонажа волшебного портрета, чем подаваться леденцом! А если бы я задохнулся?!

— Простите, профессор, — сказал Гарри, видя, что Дамблдор смеется, — но всё-таки… Мой портрет появится здесь? Ну, потом…

— А тебе это так важно? Не знаю, Гарри, — сказал Дамблдор, — но вообще-то это зависит от тебя. Понимаешь?

— Кажется, да… — задумчиво сказал Гарри, — вот портрета профессора Снегга здесь нет, а ведь он тоже был директором школы, это потому что он был…?

— Да, Гарри. Портреты директоров Хогвартса — это малая часть той изначальной магии, которую вложили в замок Основатели. Я не знаю, как действует эта магия. Но портрет директора, которого сочли достойным, всегда появляется здесь после его смерти. Знаешь, Гарри, когда мне не спалось, а со стариками вроде меня это случается часто, я ночами спускался сюда и разглядывал портреты. Я, Гарри, знал биографии всех директоров Хогвартса, и было очень поучительно рассуждать о том, кто, по мнению Основателей, был достоин портрета, а кто — нет. Причём, обрати внимание, каждый портрет выполнен именно в той живописной манере, которая была свойственна для времени каждого директора. Понятия не имею, как это получается.

Гарри, который, бывая в кабинете директора, никогда не обращал внимания на такие живописные тонкости, заново стал рассматривать портреты и убедился в правоте Дамблдора. Здесь были яркие и немного наивные портреты в романском стиле, готические полотна, наполненные предметами, символизирующими непонятно что, ликующие краски Ренессанса сменял сдержанный классицизм. Была даже пара портретов в стиле начала ХХ века, названия которого Гарри не знал. На них директора были изображены в виде геометрических, небрежно раскрашенных кричащими красками тел. Непонятно было даже, мужчина изображен на портрете, или женщина. Портрет Дамблдора, к счастью, был выполнен кистью художника, приверженного фотографическому реализму — директор на нём был как живой.

— Да, Гарри, никогда я не понимал все эти супрематизмы, кубизмы и прочие измы, но я — старый человек. А вот тем двоим крепко не повезло. Но на крайний случай на рамах есть таблички…

— Скажите, профессор, — поколебавшись, спросил Гарри, — а вам… не обидно?

— Не понял тебя, мой мальчик, — откликнулся профессор, — обидно? Почему и за что?

— Ну… что ваше кресло занял я… Какой из меня директор?

— Нет, Гарри, не обидно, — серьезно ответил Дамблдор. — Во-первых, твою кандидатуру предложил именно я, и министр магии со мной согласился. Надеюсь, ты еще не сомневаешься в моих умственных способностях?

— Что вы, профессор, но…

— А во-вторых, ну-ка вспомни, смогла Амбридж войти в мой кабинет? Ну, вот тот-то же. А ты, между прочим, спокойно сидишь в директорском кресле, и горгулья пропустила тебя. А её, знаешь ли, не обманешь.