Гарри Поттер и келья алхимика. Главы 1-8 - [8]

Во мне все горело от предвкушения начала настоящей работы. Впервые с тех пор, как я написала свою первую книжку, я ощущала в себе сладкую мелкую дрожь, предчувствуя создание хорошего, вкусного текста, не зависимого от запросов поглотителей ужастикового адреналина. Хотелось сесть и писать немедленно, руки аж тряслись и тянулись к клавиатуре. Пришлось как следует дать себе по нетерпеливым конечностям во избежание появления еще одной бездумной поделки. Так. С чего начнем?

***

Начала я прямо с утра. Меня как-то внезапно перестала пугать молчаливая напряженность точно испытывающего меня дома. Ощущение взгляда, сверлящего мне спину, тоже изменилось со злобного на терпеливо выжидающий. Даже наконец выглянувшее солнце, с трудом заглядывающее в те подслеповатые окошки, помыть которые у меня пока не поднялась рука, пригрело еще теплее. Оно дружелюбно осветило самые дальние заросли запущенного сада, и теперь мне было отчетливо видно, что никаких чертей болотных там не водится. Сами болота за воротами тоже стали выглядеть приятнее. Дожди прекратились, снова можно было вспомнить о том, что август – это пока еще лето, а цветы буйно покрыли разноцветными звездочками и стрелками все подсохшие теснины в холмах. В общем, настроение соответствовало той бурной деятельности, которую я для себя приготовила. Нетерпеливо проворочавшись всю ночь с боку на бок, я чуть свет подскочила и, забыв о завтраке, бросилась выполнять первый пункт составленного накануне плана.

Поисковая операция началась с большой спальни, по всей вероятности, бывшей хозяйской. Внушительных размеров кровать была затянута чехлами, ковры скатаны, занавески приспущены, но в этой комнате, в отличие от остальных спальных помещений, отчетливо ощущался запах жилья. Мне даже показалось, что я чувствую слабый аромат женских духов, какой-то цветочный запах – не то жимолость, не то чайная роза. Или даже – я принюхалась – мед. Странно. В эту комнату я раньше заглядывала только мельком, и делать ее своей спальней не собиралась, слишком уж далеко она была от гостиной и столовой. Теперь же при свете дня, наблюдая за солнечным лучом, задорно выглядывающим из-за голубоватых штор, эта комната показалась мне совсем иной: более дружелюбной и уютной. Я огляделась и принялась за работу.

Через два часа я уже перевернула здесь все вверх дном. Комната была совершенно удивительной и набитой самыми невероятными вещами. Ковер в раскатанном виде оказался нежного бежевого-голубого цвета со странными узорами в виде небольших крестиков по всему периметру плетения. На ощупь ковер был мягким и удивительно приятным, мне даже показалось, что когда я поглаживаю теплый ворс, он слегка вибрирует в руках от удовольствия, точно кошка, которую чешут за ушами. Под большим, почерневшим зеркалом, которое больше ничего не хотело отражать, прятались под столиком две большие парные китайские вазы, обмотанные холстом. Я не слишком хорошо разбиралась в этом виде искусства, но даже мне было понятно, что это старинные и очень дорогие вещи. Когда я рассматривала одну из них, на пол выпал немаленький пузырек с липким зеленоватым налетом вокруг пробки и полусоскобленной этикеткой. Я смогла прочитать только "Визу…с А…лис", и дальше мелким шрифтом неразборчиво. От бутылька отчетливо пахло валерьянкой. От темного зеркала, как мне показалось, исходил такой же запах. На второй вазе виднелась полустертая золотая надпись иероглифами, будто вазы были чьим-то подарком хозяину. Под столиком обнаружилась большая позеленевшая от времени металлическая шкатулка – пустая, и со следами странных потеков на крышке. Под кроватью скрывался старый пушистый женский тапочек в виде фиолетовой собачки – очень разношенный. По всему видать, кем бы ни были таинственные хозяева этого дома, они не слишком страдали от денежного изобилия. А еще дальше обнаружилась, как мне тогда показалось, самая поразительная вещь в этой комнате. Забравшись далеко под сильно продавленный матрас, я увидела изумительной работы каменный сосуд, покрытый пылью. Когда я, тяжело пыхтя, выволокла его из-под кровати, моим глазам предстала тончайшая кружевная резьба по мрамору и вьющиеся по самому краю дорожки рунического письма. Я остолбенела. Предназначение сосуда было мне совершенно непонятно; трудно предположить, что его использовали в качестве ночной вазы. На дне блестели высохшие лужицы какой-то серебристой переливающейся пленки, похожей на отблеск нефти на поверхности воды. Я поскребла ногтем ее поверхность, понюхала, рассмотрела поближе, но попробовать ее на зуб так и не рискнула. Мне было трудно представить, зачем такую красивую вещь держали под кроватью, на месте бывшего хозяина я бы водрузила ее на самое видное место. С трудом подняв вазу на стол и изучив ее еще раз повнимательнее, я решила попробовать сгрузить ее вниз, на кухню, как следует отмыть и каким-нибудь образом использовать.

Когда я осматривала подоконник, на котором громоздился отвратительно древний гигантский монитор, весь залапанный и покрытый пылью, то обнаружила, что за большой дубовый комод, который я так и не смогла открыть, как ни старалась, завалился какой-то сверток. Отодвинув штору и зажимая нос от пыли, я с трудом добралась до туго перевязанного выцветшей лентой свитка и вытащила его на свет божий. Вместе с буроватым свитком из-под комода извлеклось большое потрепанное перо неизвестной птицы и длинный клок пыли, в котором можно было разглядеть парочку дохлых комаров. Бумага, скорее всего, пергамент оказалась очень хрупкой. Это было предположение, на самом деле я никогда и близко не видела никаких пергаментов, разве что до войны, в Британском музее. Но это было неважно – наконец-то нашелся настоящий документ, в котором должно быть находятся ответы на мои вопросы! Я дрожащей рукой развернула свиток и прочитала: