Гарпия - [31]

– Затк… тише, Пэдди. Ради бога, он вправду испугался.

Я нашла в кармане скомканный бумажный платочек и промокнула им щеки Тэда, стараясь ловить слезы, пока они не выкатились из глаз. Я бы оставила детей в машине, но прекрасно знала, какими взглядами меня одарят за это про хожие.

По дороге до бассейна (движение было плотным, начался дождь и забрызгивал лобовое стекло) Пэдди принялся колотить по спинке моего кресла мысками ботинок. Ботинки были хорошие, прочные. Мы их выбрали вместе как-то раз в субботу, и Пэдди гордо расхаживал в них по полу обувного магазина.

И вот теперь он бил и бил ногами по спинке сиденья, равномерно и настойчиво, и всякий раз, когда я велела ему перестать, он принимался за это снова. Мой голос звучал все более сердито и напряженно, а потом начал срываться.

– Ты ужасная, мам! – прокричал Пэдди вскоре, ответив на мой гнев своим, и в очередной раз нанес мне удар по крестцу.

Я вскрикнула. Боль растеклась по всей спине. Глубоко внутри меня еще пульсировала боль от секса с Джейком, и она казалась укором. Я почувствовала, что Пэдди прав. Он понял, какая я.

Несколько минут оба моих сына сидели тихо. Их словно бы убаюкали покачивающийся вверх и вниз пейзаж за окном и мерное урчание мотора. Но как только закончились снэки, дети начали драться, и звуки потасовки разорвали тишину. На вопли детей я отвечала своим криком.

– Он меня назвал вонючей задницей, мамочка!

– Вот и нет! Он врет!

– Прекратите! Замолчите оба! Хватит орать!

Но от кого-то из мальчишек действительно воняло. Кто-то – скорее всего Тэд – плохо подтерся, и салон машины наполнился запахом засохших детских какашек. Вонь лезла в нос, впитывалась в волосы, под ногти.

И снова вопли, а потом отчаянная борьба рук – слишком коротких, чтобы мальчики могли дотянуться друг до друга из детских кресел. Глядя в зеркало заднего вида, я видела, как Пэдди пытается расстегнуть ремень безопасности, подлезть под него и дотянуться до рук брата, а Тэд отчаянно мотал руками в воздухе в попытке защититься.

Мы ехали по длинной, тихой жилой улице. Поблизости не было видно ни других машин, ни «лежачих полицейских», ни даже пешеходов на тротуарах. Только одна-единственная птица сидела на фонаре. Она встряхнула перьями и наклонила голову. Я еще раз посмотрела в зеркало заднего вида и увидела, что мальчики, дотянувшись друг до друга, взвизгивают от натуги. Я ощутила, как внутри меня закипает злоба – моя забытая подруга. Я впилась ногтями в обивку руля и до боли стиснула зубы.

Выжав педаль газа до отказа, я почувствовала, как нарастает скорость, как ее сила прижимает меня к спинке сиденья. И чем сильнее разгонялась машина, тем сильнее я чувствовала – именно чувствовала, а не слышала, – что на заднем сиденье затихает драка. Я могла и не оборачиваться, чтобы понять, что Пэдди подлез под ремень безопасности и, сидя прямо, смотрит вперед. Только доехав до конца улицы, я медленно убрала ногу с педали газа и начала сбавлять скорость. И только тогда, когда я на протяжении нескольких секунд не слышала никаких звуков, я посмотрела в зеркало заднего вида на сыновей. Их мордашки были залиты слезами. При этом они не были полусонными, они не дрались, а смотрели вперед, и глаза их стали затуманенными, и понять, о чем они думают, я не смогла.

«Она плохая мать», – могут сказать люди.

Но они могли бы задуматься: а эта мать – человек? Или она только имеет форму человека, ведь у нее есть руки и ноги, и они там, где им положено быть.

Глава 31

Я встретилась с Дэвидом Холмсом в ресторане, где мне не доводилось ни разу бывать раньше. Мне казалось, что для похода в такое место нужно особым образом одеться – так, как одеваются вдовы в душещипательных американских драмах: облегающее платье, подпоясанное ремнем, прозрачные колготки, фирменные кожаные «шпильки». Я не могла представить случая, по которому заказала бы столик в этом ресторане. Никакой день рождения или годовщина свадьбы не заставили бы меня мечтать об этих кремовых стенах, шикарных домашних растениях на окнах, загораживавших посетителей от любопытных взглядов прохожих.

Дэвид назначил место и время. Это я предоставила ему. Мне было достаточно отправить ответ:

«ОК. Когда? Л.».

Этот ответ я отправила посреди очередной бессонной ночи. Недоспанные часы окружали меня черным океаном, кровать колыхалась во тьме хрупким плотом. Утром мне пришлось проверить, действительно ли я отослала эсэмэску, а не поступила так, как делала много раз раньше, – просто провела по тексту пальцем, а отправлять не стала. Это сообщение я не стерла. Мне нравилось к нему возвращаться, когда мое сознание становилось особенно беспокойным и я боялась, что мои мысли вырвутся из моей головы и убегут за окно. Слова из сообщения меня успокаивали, заставляли медлить.

Несколько часов Дэвид Холмс не отвечал. Видимо, он утратил надежду и сожалел о том, что отправил мне сообщение. Или попросту был занят. Работал. Я пыталась представить Дэвида в белом лабораторном халате или в заполненной студентами лекционной аудитории. Но это было очень сложно. Я видела его только на фотографиях – с бокалом дешевого вина на корпоративных факультетских вечеринках, едва заметно морщившегося, делая из вежливости маленький глоток.