Гароэ. Остров новых надежд - [8]

* * *

– Водорослей? – озадаченно переспросил монсеньор Касорла, собиравшийся отправить себе в рот аппетитный кусок жареной козлятины. – Что ты хочешь этим сказать?

– То, что сказал, – ответил хозяин дома. – Капитана Кастаньоса очень интересовало то, что он называл водорослями, хотя спустя годы я выяснил, что на самом деле это были лишайники.

– Что за ерунда!

– Я тоже так думал… – кивнул генерал Баэса с другого конца стола; они сидели в просторной столовой, наслаждаясь отменными кушаньями Файны, которая выглядела самой счастливой женщиной на свете, снуя туда и сюда с тарелками и подносами. – И мне даже не приходило в голову, что какое-то с виду безобидное растение в дальнейшем могло породить бесконечное число проблем и причинить жестокие страдания.

– Вероятно, из этих водорослей, лишайников… или что такое там было… получают что-то вроде наркотика или яда?.. – спросил озадаченный прелат.

– Вовсе нет, но капитан проявил к ним такой живой интерес, что, как только туземцы изъявили готовность доставить их в любых количествах, приказал снять лагерь и приготовиться к походу. Затем отвел меня в сторону и приказал, невзирая на непогоду, отправляться в море и во время плавания вокруг острова и составления карты обратить особое внимание на те места на берегу, где особенно много загадочных зеленых листиков. «Советую тебе взять с собой братьев Аресов, которые, как всякие добрые галисийцы, наверняка что- то понимают в мореходстве, – сказал он мне. – Остальных выбирай по своему усмотрению, только сделай это прямо сейчас, потому что в тот момент, когда скроется вершина этого утеса, я хочу увидеть, как ты держишь курс на юг». – Генерал сделал паузу, вновь воскрешая в памяти случившееся в тот суматошный и, как оказалось, несчастливый день, и, покачав головой, словно ему самому трудно было принять правду, добавил: – Карлос и Амансио Аресы действительно были «добрыми галисийцами», отсюда и предположение, что они «наверняка что-то понимают в мореходстве». Однако позже выяснилось, что они родились в Луго, поэтому видеть не видели никакой другой воды, кроме реки Миньо, до того дня, как их привезли в Севилью, где они оказались лицом к лицу с Гвадалквивиром, а затем с океаном, который их ошеломил. Из четырех остальных двое были леонцы, а самый сильный и решительный, Бруно Сёднигусто, – саморец, уверявший, что он всю свою жизнь занимался греблей на озере Санабрия.

– Сёднигусто! – не удержавшись, повторил удивленный прелат. – Любопытная фамилия!

– То была не фамилия, а прозвище, поскольку он имел привычку приговаривать: «Сегодня густо, а завтра пусто», – объяснил собеседник. – Но он умел грести, был силен, как мул, и оказался действительно замечательным парнем.

– А откуда был шестой?

– Предполагаю, из какого-нибудь селения в Сьерра- Морене, но я не вполне уверен, – сказал собеседник, смиренно пожав плечами. – Его звали Ящерица, и в тот день я даже не успел спросить его об этом, потому что не прошло и каких-нибудь десяти минут (нас ужасно качало, а ветер временами разыгрывался не на шутку), как этот паршивец начал блевать, будто намереваясь вывернуться наизнанку, вдруг неожиданно бросился в море, поплыл по-собачьи к берегу и исчез среди скал. – Господи, воля твоя!

– Дьявола, а не Господа! Вот уж не думал, что такое случится!

– Твой первый дезертир и первое пятно в твоем личном деле…

– И самый болезненный прокол… – вынужден был без обиняков признать его сотрапезник. – За считаные минуты он поставил под сомнение мою способность выбирать подчиненных. Среди стольких вымуштрованных и оробевших рекрутов, стоявших передо мной в строю в тот день, я указал на единственного, который предпочел жить как дикарь на незнакомом острове, лишь бы не подчиняться моим приказам.

– Может, тебе послужит утешением мысль о том, что ты обратил внимание на человека с характером.

– Полно тебе, Алехандро! – воскликнул собеседник, притворно целясь костью козленка ему в голову. – Не пудри мне мозги. Просто этот мерзавец не переносил качки, и я его понимаю: при этом возникает такое чувство, будто ты умираешь. Поэтому он решил, что лучше уж прозябать на суше, нежели загнуться в море, в чем я тоже его не виню, потому что в такой обстановке, когда и волны, и ветер, и течения, и чертово солнце, которое немилосердно пекло, в голову лезло всякое дерьмо.

– Что за выражение, мой генерал!.. – с лукавой улыбкой попеняла ему старая Файна, убирая пустую тарелку. – Ну как тут научишься хорошо говорить с таким вот хозяином?

Фелюги напоминали бумажные кораблики, влекомые бурным течением по канаве. Они кренились на бок, вразнобой взбирались и спускались по волнам, несмотря на героические усилия гребцов, в движениях которых было больше отчаяния, нежели проворства. На каждую шлюпку приходилось всего лишь по три неопытных человека, тогда как, чтобы заставить судно двигаться в нужном направлении, требовалось никак не меньше десятка морских волков.

Чтобы фелюги не унесло в разные стороны ветром и течениями, их соединили между собой толстым канатом саженей в двадцать длиной, привязав его к корме судна, которым командовал лейтенант Баэса, и к носу второго, которым управлял капрал Карлос Арес. Можно было подумать, будто первое судно тянуло на буксире второе, поскольку мускулистый Бруно Сёднигусто был единственным гребцом, способным успешно справляться с трудностями, хотя с каждым взмахом весла становилось все очевиднее, что они слишком отдаляются от берега.