Гарики на все времена. Том 2 - [2]

В автобусе, не слыша языка,

я чую земляка наверняка:

лишь русское еврейское дыхание

похмельное струит благоухание.

44

Приемлю, не тоскуя и не плачась,

древнейшее из наших испытаний —

усушку и утруску наших качеств

от наших переездов и скитаний.

45

Не в том печаль, что век не вечен, —

об этом лучше помолчим,

а в том, что дух наш изувечен

и что уже неизлечим.

46

Везде все время ходит в разном виде,

мелькая между стульев и диванов,

народных упований жрец и лидер

Адольф Виссарионович Ульянов.

47

За все России я обязан —

за дух, за свет, за вкус беды,

к России так я был привязан —

вдоль шеи тянутся следы.

48

В любое окошко, к любому крыльцу,

где даже не ждут и не просят,

российского духа живую пыльцу

по миру евреи разносят.

49

Не дикому природному раздолью,

где края нет лесам и косогорам,

а тесному кухонному застолью

душа моя обязана простором.

50

Много у Ленина сказано в масть,

многие мысли частично верны,

и коммунизм есть советская власть

плюс эмиграция всей страны.

51

На почве, удобренной злобой бесплодной,

увял даже речи таинственный мускул:

великий, могучий, правдивый, свободный

стал постным, унылым, холодным и тусклым

52

Я б хотел, чтоб от зоркого взора

изучателей русских начал

не укрылась та доля позора,

что ложится на всех, кто молчал.

53

У того, кто родился в тюрьме

и достаточно знает о страхе,

чувство страха живет не в уме,

а в душе, селезенке и пахе.

54

Я Россию часто вспоминаю,

думая о давнем дорогом,

я другой такой страны не знаю,

где так вольно, смирно и кругом.

55

Забавно мы все-таки жили:

свой дух в чистоте содержали

и с истовой честью служили

неправедной, грязной державе.

56

Такой же, как наша, не сыщешь на свете

ранимой и прочной душевной фактуры;

двух родин великих мы блудные дети:

еврейской земли и российской культуры

57

Оставив золу крематорию

и в путь собирая семью,

евреи увозят историю

будущую свою.

58

Я там любил, я там сидел в тюрьме,

по шатким и гнилым ходил мостам,

и брюки были вечно в бахроме,

и лучшие года остались там.

Евреев от убогих до великих люблю не дрессированных, а диких

59

Был, как обморок, переезд,

но душа отошла в тепле,

и теперь я свой русский крест

по еврейской несу земле.

60

Здесь мое исконное пространство,

здесь я гармоничен, как нигде,

здесь еврей, оставив чужестранство,

мутит воду в собственной среде.

61

В отъезды кинувшись поспешно,

евреи вдруг соображают,

что обрусели так успешно,

что их евреи раздражают.

62

За российский утерянный рай

пьют евреи, устроив уют,

и, забыв про набитый трамвай,

о графинях и тройках поют.

63

Еврейский дух слезой просолен,

душа хронически болит;

еврей, который всем доволен, —

покойник или инвалид.

64

Умельцы выходов и входов,

настырны, въедливы и прытки,

евреи есть у всех народов,

а у еврейского — в избытке.

65

Евреи, которые планов полны,

становятся много богаче,

умело торгуя то светом луны,

то запахом легкой удачи.

66

Каждый день я толкусь у дверей,

за которыми есть кабинет,

где сидит симпатичный еврей

и дает бесполезный совет.

67

Чтоб несогласие сразить

и несогласные закисли,

еврей умеет возразить

еще не высказанной мысли.

68

Да, Запад есть Запад, Восток есть Восток,

у каждого собственный запах,

и носом к Востоку еврей свой росток

стыдливо увозит на Запад.

69

Смотрю на наше поколение

и с восхищеньем узнаю

еврея вечное стремление

просрать историю свою.

70

Не внемлет голосу погоды

упрямый ген в упорном семени:

терпя обиды и невзгоды,

еврей блаженствует в рассеяньи.

71

В мире много идей и затей,

но вовек не случится в истории,

чтоб мужчины рожали детей,

а евреи друг с другом не спорили.

72

В мире лишь еврею одному

часто удается так пожить,

чтоб не есть свинину самому

и свинью другому подложить.

73

Мир наполнили толпы людей,

перенесших дыханье чумы,

инвалиды высоких идей,

зараженные духом тюрьмы.

74

Земля моих великих праотцов

полна умов нешибкого пошиба,

и я среди галдящих мудрецов

молчу, как фаршированная рыба.

75

Слились две несовместные натуры

под покровом израильской кровли —

инвалиды российской культуры

с партизанами русской торговли.

76

За мудрость, растворенную в народе,

за пластику житейских поворотов

евреи платят матери-природе

обилием кромешных идиотов.

77

Живу я легко и беспечно,

хотя уже склонен к мыслишкам,

что все мы евреи, конечно,

но некоторые — слишком.

78

Душу наблюдениями грея,

начал разбираться в нашем вкусе я:

жанровая родина еврея —

всюду, где торговля и дискуссия.

79

Я счастлив, что жив и неистов

тяжелый моральный урод —

мой пакостный, шустрый, корыстный,

настырно живучий народ.

80

Еврей не каждый виноват,

что он еврей на белом свете,

но у него возможен брат,

а за него еврей в ответе.

81

Евреев тянет все подвигать

и улучшению подвергнуть,

и надо вовремя их выгнать,

чтоб неприятностей избегнуть.

82

Не терпит еврейская страстность

елейного меда растления:

еврею вредна безопасность,

покой и любовь населения.

83

Как ни скрывался в чуждой вере,

у всех народов и времен

еврей заочно к высшей мере

всегда бывал приговорен.

84

Особенный знак на себе мы несем,

всевластной руки своеволие,

поскольку евреи виновны во всем,

а в чем не виновны — тем более.

85

Под пятой у любой системы —

очень важно заметить это —

возводили мы сами стены

наших тесных и гиблых гетто.

86

Нельзя, когда в душе разброд,

чтоб дух темнел и чах;

не должен быть уныл народ,