Гарибальди - [30]

О знаменитом «четырехугольнике крепостей», при помощи которого австрийская армия господствовала над верхней Италией и охраняла Бреннерский проход в Альпах, Энгельс пишет в статье «Как Австрия держит в своих руках Италию» следующее: «Существует старинная поговорка, что кто держит в своих руках Мантую, тот господствует в Италии… Будет не так-то легко выгнать австрийцев из Италии, даже если в их руках будет находиться одна только Мантуя»[20].

Анализируя далее силу этой позиции, занятой австрийской армией, Энгельс пишет: «В чем же заключалась сила позиции Радецкого? Она заключалась попросту в том, что крепости не только прикрывали его от атаки, но что они заставляли неприятеля разделять свои силы, между тем как Радецкий под их защитой мог действовать всей совокупностью своих сил, в любом данном пункте, против той части неприятельской армии, которая могла бы оказаться перед ним… Более того: итальянцам приходилось действовать разрозненными корпусами по обеим сторонам рек, и ни один из этих корпусов не мог оказать быстрой поддержки другому, между тем как Радецкий, благодаря своим крепостям и предмостным укреплениям, мог по своему желанию передвигать всю свою армию с одного берега реки на другой… Чтобы блокировать Мантую, требуется три армии… При искусном маневрировании посреди рек и крепостей каждая из этих трех армий может быть ad libitum [по желанию] атакована всеми австрийскими силами… Мы без колебаний решаемся сказать, что эта позиция является одной из сильнейших в Европе…»[21]

В данном случае своевременные быстрые действия объединенных войск итальянских государств могли бы еще в 1848 году окончательно изгнать из Италии войска Радецкого, тем более что войска эти уже не имели в тылу прежней мощной австрийской монархии.

«Если бы Пьемонт был республикой, если бы туринское правительство было революционным и имело мужество прибегнуть к революционным мерам, — писал Энгельс, — ничто не было бы потеряно. Но итальянской независимости нанесен удар, — не оружием непобедимых австрийцев, а трусостью пьемонтской королевской власти»[22].

В той же статье Энгельс пишет, что здесь действовала не только одна трусость. «Изменник ли Карл-Альберт или нет — одной его короны, одной лишь монархии достаточно, чтобы привести Италию к гибели.

Но Карл-Альберт изменник. Во всех французских газетах сообщается о грандиозном европейском контрреволюционном заговоре всех великих держав и о плане похода контр-революции в целях окончательного порабощения всех европейских народов. Россия и Англия, Пруссия и Австрия, Франция и Сардиния — все подписали этот священный союз.

Карл-Альберт получил приказ начать войну с Австрией, дать нанести себе поражение и тем доставить австрийцам возможность восстановить «спокойствие» в Пьемонте, Флоренции, Риме и ввести повсюду сословную конституцию. За это Карл-Альберт должен получить Парму и Пьяченцу…»[23]

Вести о поражениях пьемонтской армии и о потере линии Минчио — Ольо, открывавшей для австрийского наступления всю Ломбардию, привели миланцев в ужас. Проклиная Карла Альберта, толпа стала осаждать дворец Гресси. Бледный, как стена, король пытался уверить народ, что решил «победить или умереть со своими миланцами», но словам этим никто уже не верил…

В Милане спешно создался «Комитет самозащиты». Он организовал работы по укреплению города и баррикадированию улиц, собирал оружие и т. д. В Милан был срочно вызван Гарибальди. С тремя тысячами бойцов Итальянского легиона он двинулся в Монцу, рассчитывая занять там выгодную позицию на правом фланге неприятеля и, непрерывно атакуя, помогать этим осажденному Милану.

Но напрасны были все усилия, бесполезны все героические порывы! Короли всегда имеют свой расчеты, противоположные народным интересам. 4 августа Карл Альберт предложил австрийцам заключить перемирие, и предложение это было принято. Ярость и озлобление миланцев были неописуемы. Они осадили дворец короля. Ночью, тайком, он бежал, как вор, спасая свою шкуру. 5 августа пьемонтская армия покинула Милан. Многие богатые миланцы с семьями ушли из города вместе с отступавшей армией. Оставшиеся в припадке, отчаяния стреляли в уходящих пьемонтских солдат. Более половины населения бежало из Милана.

Оставаться теперь в Монце было для гарибальдийцев и бесцельно и опасно. «Перемирие, капитуляция, бегство, — пишет Гарибальди в «Мемуарах», — эти известия поразили нас одно за другим, как удары грома. Страх и деморализация объяли людей. Некоторые трусы, к несчастью, оказавшиеся в рядах моего легиона, побросали ружья на улицах Монцы и бросились бежать куда глаза глядят. Остальные товарищи, возмущенные их позорным поведением, стали целиться в них из ружей, ко я удержал их. Благодаря мне и другим офицерам удалось предотвратить кровопролитие».

Гарибальди еще верил в возможность отстоять Милан. Он решил идти на помощь столице Ломбардии и обратился к своим волонтерам с манифестом, который заканчивался такими словами: «Ободритесь и присоединитесь все к моей колонне, движущейся к Милану, чтобы оказать помощь его благородным жителям и прогнать ненавистного врага. Спасение родины зависит от быстроты ваших действий.