Гардемарины, вперед! - [10]

— Про битую рожу в той бумаге ни слова, а написано, что Корсак служил при Бестужевой посыльным.

Никита усмехнулся.

— Поторопился Котов. Где он?

— Нет нигде штык-юнкера нашего, — писарь опасливо покосился куда-то в угол. — Директор гневается, а может, только вид делает, что гневается, — добавил он задумчиво.

— Где та бумага, что Котов на Алешку настрочил?

— Тише, князь… Надо полагать, в его кабинете.

— Я должен попасть в этот кабинет.

— И думать забудьте, — запричитал писарь. — Дело зело секретное…

Никита положил на край стола еще монету, потом другую… наконец, выставил «бальзам Гаврилы» в черной бутылке…

Никита ключом открыл дверь, вошел в котовский кабинет, осмотрелся. Лунный свет лил через решетки окна. Он зажег свечу на столе, обследовал бумаги, нашел переписанный писарем донос и спрятал его за пазуху.

— Должен быть еще черновик… — задумчиво прошептал Никита и выдвинул ящик стола.

Черновик доноса лежал в бумагах. Никита вынул его, сложил пополам, чтобы спрятать в карман, как вдруг короткий стук в окно заставил его вздрогнуть всем телом. Он резко обернулся… Через решетку на него смотрело белое, искаженное от ужаса лицо. Это был тот самый человек, который так стремительно выбежал вчера из котовского кабинета. Казалось, он что-то пытался объяснить, но не успел и исчез так же стремительно, как появился. Никита быстро задул свечу, сунул бумагу в карман и кинулся вон из кабинета.

Двор залит лунным светом. Две темные фигуры метнулись от него к дальним кустам у пруда. Не задумываясь, Никита бросился наперерез. Кусты драли волосы, но Никита ничего не чувствовал. Он услышал шум борьбы и короткий крик.

— Сто-о-й! — заорал Никита, рука сама выхватила шпагу. — Сто-о-ой!

То, что он увидел, заставило его ужаснуться. Человек, которого он только что видел в окне, был приколот к дереву. Кинжал вошел меж лопаток по самую рукоять. Инстинктивно Никита почувствовал опасность и обернулся. Большая черная тень бросилась на него из кустов. Никита успел отвести удар шпагой и сделал ответный удар. В короткой схватке Никита понял, что перед ним опытный противник. В какой-то миг лицо его придвинулось вплотную, незнакомец злобно сузил глаза и сделал губами быстрое движение, словно плюнул: тьфу…

Зашлись в лае сторожевые собаки. Двери школьной казармы распахнулись, и на порог вылез сторож с фонарем.

— Не озоруй! — крикнул он в темноту. — А то как пальну!

Собаки бросились к ногам дерущихся, стали хватать за ноги, но узнав Никиту, перекинули всю ярость на незнакомца. Тот, ругаясь непонятно, скрылся в кустах…

Гаврила встретил Никиту упреком.

— Где шататься изволите, Никита Григорьевич? Разбойников полна Москва, а вы бродите в одиночестве.

— Гаврила… — Никита еле перевел дух, — дай что-нибудь выпить… на спирту…

— Пустырничка вот глотните… свежий настой… А то на вас лица нет.

— Квасу дай! — Никита припал к чашке, потом утер рот. — Сашка был?

— Был. Прискакал, как конь в мыле. Два слова начертал и исчез. — Гаврила отдал Никите записку.

— «Никита, друг, — прочитал тот, — я уезжаю. Анастасию опять арестовали. Встретимся у тебя в Петербурге…»

Петербург. Посреди роскошной спальни стояла лохань с горячей водой. На ковре блестели парчовые туфли. Атласный халат небрежно брошен на кресло. На каминной полке грелась полотняная простыня. Лесток протянул руку за пузырьком с травяным настоем.

— Ну что там Бестужева?

— Упирается, — секретарь протянул бумагу.

— Упирается? Какая чепуха! Давали ей прочитать показания дочери?

— Бестужева выгораживаетдочь и говорит, что та подписала все с перепугу да по молодости.

— Мать всегда остается матерью, — Лесток притворно вздохнул и вылил настой в воду.

— А мы сделаем вот что… — продолжал он, с наслаждением нежа свое тучное тело в воде. — Приведите-ка их двоих на допрос, и пусть сами разберутся.

Секретарь замялся.

— Дело в том, что Анастасия Ягужинская была оставлена в Москве… под домашним арестом.

— Немедля привезите ее в Петербург.

— Это невозможно, ваша светлость… Анастасия Ягужинская бежала.

— Как бежала? — спросил Лесток, — Куда?

— Неизвестно. Для наблюдения за домом был приставлен человек… некто… — секретарь углубился в папку, надеясь найти имя человека, — некто…

— Зачем мне знать этого некто? — Лесток все еще не мог прийти в себя. — Где он? Что говорит?

— Ничего он не говорит. — Секретарь вздохнул. — Он исчез.

— Но это черт знает что! — в голосе Лестока слышалось скорее недоумение, чем раздражение, вдруг он заорал: — Найти! Куда она могла деться?

Корн подал простыню, помог в нее завернуться.

— Всю Москву перерыли, ваше сиятельство. Девицы нет.

— Так ищите по дальним родственникам, монастырям, дорогу на Петербург прочешите! Черт подери, совершенно невозможно работать!.. Ну что ты на меня смотришь? Об этом надо было доложить немедля.

— Понял. Все понял, — засуетился секретарь. — Докладывать немедля. — Он опять нырнул в папку. — Еще одно неотложное дело. Французский посол Дальон неотлагательно просит оформить выездной паспорт для кавалера де Брильи. Он едет в Париж.

— Откуда такая заботливость? Почему де Брильи не просит за себя сам? Где он? На пасху я его видел…