— Это бабушкин. Я, со своей глупостью, смогла заработать только это. — Пальцы скользнули по шраму на лице. — Мы отмечали выпускной в колледже, тогда я впервые набралась пива — еще бы, обмывали первую звезду. — Тайра чуть захмелела и, не замечая удивления собеседника, продолжила.
— Три малолетних дуры поспорили на то, кто пройдет через закрытую зону неграждан… Знаешь, я училась в Западно-Сибирске, там город имеет загон за забором, безо всяких полос отчуждения можно сунуться к негражданам… Еще несколько решили поддержать пари, и мы, едва накинув комбинезоны, ночью, перемахнули через изгородь.
Шли мы тихо, поодиночке. Я слушала шорохи по сторонам, знала, что там есть банды, которые ходят по зоне ночью. И когда рядом раздался крик однокурсницы, поняла, что рассказы о них — правда. Она почти ничего не успела сделать — ее ударили сзади по голове. Но напавшие не ждали, что подмога появится так быстро. У нас двоих не было огнестрельного оружия — таковы условия дурацкого спора, у меня — лишь подаренный отцом перед выпускным складной американский нож — знаешь, такая модель с серрейтором и паучком на клинке? Он такой легкий и острый… первый из них не успел ничего понять, когда клинок рассек горло, а вот потом началась свалка. Нас обоих спасла третья участница спора, которая, в отличие от нас, сжульничала и прихватила радиостанцию и свой восьмимиллиметровый «Аргумент»… Наутро три героини — одна в швах, вторая — под капельницей, третья — просто в слезах, слушали решение деканата о разжаловании в сержанты «за преступную неосмотрительность и нарушение правил передвижения». Отец бы меня выпорол за это, но вступилась бабушка. Она даже подарила мне свою подвеску, мол, в качестве компенсации за утраченное звание…
— Все обошлось. Может быть, к лучшему? — Алексей осторожно потрепал ее по руке. — Стала бы сейчас капитаном, может и не встретились бы… — Тайра тихо и грустно улыбнулась, словно не расслышав попытки сделать ей комплимент.
— Это мы узнаем не сегодня… пойдем? У меня комната побольше, чем достается резервистам. — Алексей придержал ее руку, притянул к себе, на мгновение приблизив губы к уху.
— Ты не обязана, если тебе не хочется… — Она удивленно освободилась.
— Я знаю… это в первый раз. — Чуть погодя Алексей с большим удивлением обнаружил, что действительно — в первый раз в ее жизни. С удивлением, потому что о свободных нравах сержанток среди резервистов и офицеров ходило немало популярных — и часто справедливых баек. Он осторожно отбросил спутанные светлые волосы с ее лица, и мягко коснулся уже чуть припухших губ.
— Спасибо. — Она, с уже дерзкой смелостью и невесть откуда взявшимся хозяйским напором ответила на поцелуй. Потом Тайра непонятным образом выскользнула и оказалась сидящей на нем. Глаза девушки — полные равнодушной теплоты ранее, словно ожили — сквозь остатки сладкой пелены проступали блики всепобеждающей жизни.
— Всегда пожалуйста. — Она уже не смущалась, поняв, что может требовать от человека, покорно лежащего внизу. Алексей осторожно погладил обнаженную кожу, и внезапно вздрогнул, натолкнувшись на рваный шрам на бедре. У него был такой же, но гораздо меньше — расплодившиеся после войны собаки часто нападали на людей, и потомки их продолжали это занятие даже десятилетия спустя.
— Бедная девочка… — Пальцы скользнули дальше и снова задержались, теперь уже на белой черточки вдоль ребер. С другой стороны, почти симметрично, красовалась круглая отметина пули. Тайра внезапно замерла, чуть прикусив губу. С досадой на собственную глупость Алексей повернул расслабленную, покорную руку, разглядывая закрытую ранее рукавом платья татуировку на плече.
— Группа глубокого вторжения, сержант-практик. Ничего себе! — Нежно прикоснувшееся к горлу черное лезвие подтвердило правильность его догадки. — Граждане друг друга не убивают!
— Старый словесный трюк, милый. Извини, что слукавила. Но ты бы ведь мне не поверил, так? Меня разжаловали не за драку, а за то, что в боевых условиях она бы выдала местонахождение спецгруппы.
— Но ты успела побывать на войне? Где именно?
— Об этом граждане узнают нескоро. И ты тоже молчи. Татуировка у меня осталась, чип под кожей — тоже. Может быть, еще и восстановят…
— Как скажешь… — Алексей вспомнил о самоцензуре. Чем занималась Группа глубокого вторжения, никто в Гардарике не знал. Большинство, надо сказать, не знало и о существовании такой группы. Поговаривали, что включали в нее не просто граждан, а только тех, кто, по согласию родителей, подвергся специальным корректировкам еще в эмбриональном состоянии. Говорили о редкой силе, выносливости, умственных способностях членов ГГВ. А еще — об особом воспитании, которое позволяет не сомневаться в верности их идеалам Гардарики.
— Молодец… — Мелькнувший в Тайре хищник словно спрятался в норку, она довольно вытянулась поверх одеяла на кровати. Потом рука игриво погладила Алексея через ткань. — Может, продолжим наше общение?
Шесть дней спустя он ушел не сразу, а долго стоял на пороге ее комнаты. Соснов не знал, что стоит сказать ей, ведь оба знали, что увидятся они только через три месяца, во время следующих сборов. Поэтому он задал самый простой вопрос, ответ на который был очень сложным.
