Гаранфил - [22]

Когда с полок исчезала последняя буханка, он кидался к завмагу за выручкой. Потом в условленном месте в машину Магеррама подсаживался Биландарлы, и начинался дележ.

Деньги, сумасшедшие по тем временам деньги, как хмель кружили голову.

И Магеррам немного успокоился, даже повеселел.

Но однажды в, казалось бы, хорошо отлаженной системе случился сбой.

Хлебозавод работал в три смены. Один из сменных мастеров был своим человеком. Как-то приболела старшая дочь Магеррама, девочку все ночь рвало, Гаранфил и Магеррам с ног сбились. Ему не удалось выйти в свою смену. Но левую машину он все равно загрузил и отправил, пообещав шоферу задним числом оформить путевой лист. Все прошло без сучка и задоринки. Щуря сонные глаза, вахтер разглядел рядом с водителем знакомую фигуру экспедитора и, не спросив документы, выпустил всю колонну.

Скандал разразился на следующий день. Нашлись дотошные люди, докопались, что количество испеченного за ночь хлеба не соответствует весу отгруженного на продажу — больше двух тонн загадочно исчезли. Пересчитали накладные, в них тоже не хватало две с половиной тонны белого хлеба, предназначенного для больницы, госпиталей, детских санаториев. Перепуганный вахтер, естественно, скрыл, что даже не удосужился пересчитать машины. На заводе поднялся страшный переполох. Оставалось проверить заводской гараж сколько машин ушли на рассвете с хлебом. Один бог знает, как удалось Биландарлы запутать ход события. Старому вахтеру, инвалиду войны, был объявлен выговор, сменный мастер за «неправильный учет готовой продукции» строго предупрежден. От изумления работники смены растерялись, накинулись с упреками на мастера.

На срочном профсоюзном собрании заместитель директора Калантар Биландарлы заверил коллектив пострадавшей смены в том, что сам лично разберется «в этой путанице» и сделает все от него зависящее, чтоб смена не потеряла квартальной премии.

Да… Нелегок был хлеб и Калантара Биландарлы, В этом перетрусивший Магеррам убедился воочию, наблюдая, как на глазах почернел и осунулся заместитель директора за сутки. «Язва проклятая замучила», — говорил он, прикладывая ладонь к желудку.

Но и это стало забываться со временем. Больше того, теперь хлеб не возили далеко. Биландарлы смело изменил географию реализации. Ворованный хлеб сбывали прямо в магазинах неподалеку от хлебозавода. Кое о чем Магеррам догадался, увидев случайно, как совсем по-родственному встретились Биландарлы с участковым уполномоченным старшим лейтенантом милиции Ганиевым. Завидев Магеррама, Биландарлы кивком подозвал его. «Знакомься, мой друг Мири Ганиев. — Тяжеловатый взгляд больших, чуть косящих глаз Ганиева медленно ощупал Магеррама от стоптанных туфель до маленьких, глубоко сидящих глаз. — Очень хороший друг… Ближе брата он мне». Калантар дружески похлопал по плечу Ганиева.

«Еще один, — с опаской подумал Магеррам. — Интересно, какую долю получает этот „брат“?»

И все-таки все они, главным образом, зависели от сменного мастера Севаняна — человека угрюмого, грубоватого. Он, можно сказать, в ежовых рукавицах держал всю свою смену. А это было нелегко; заработки смены Севаняна были значительно меньше, чем у остальных. Как уж удавалось мастеру гасить нарастающее недовольство, оберегать смену от ночных налетов группы народного контроля, знали только сам Севанян да Биландарлы. Люди старались, очень старались выпечь больше хлеба, а при весовом подсчете оказывалось, что и до плана едва дотягивают. Но не пойманный — не вор. Магеррам изловчился: раздобыл бланки с печатями; теперь и сто сторожей не могли придраться — на каждую выезжавшую с хлебом машину имелись безукоризненно оформленные документы с точно указанным весом, сортом… Дело в том, что машины начали часто выходить из строя, их не хватало. Поэтому, естественно, пришлось увеличить количество рейсов; теперь Магерраму удавалось вместо пяти рейсов делать шесть, семь.

Бежали дни, месяцы…

Эх, если б можно было не таиться, отвязаться от роли обремененного большой семьей, едва сводившего концы с концами трудяги! Он мог бы купить новую «Волгу» с серебристым оленем на радиаторе, дачу в Шувелянах, одеть Гаранфил в шубку золотистого каракуля… Хватило бы на все это, и еще детям бы осталось. Но времена менялись. Не только в районах, но и на каждом предприятии теперь действовали группы народного контроля. При покупке машины стали требовать справку о зарплате, о доходах семьи. А какую справку мог представить Магеррам? О том, что он единственный кормилец семьи из шести человек, которая живет на его зарплату экспедитора в сто двадцать рублей?! И он продолжал ходить в своем старом, выгоревшем плаще, стоптанных ботинках, а над кепкой его с засаленным козырьком даже посмеивались на заводе.

По ночам его мучили кошмары. Он просыпался с криком, весь в поту, ему все время, даже ночью, хотелось пить. Жажда не прекращалась. Проснувшись от его стонов и бормотанья, Гаранфил с тревогой вглядывалась в мокрое, мертвенно-бледное лицо мужа. Больше всего ее пугали его трясущиеся руки.

— Умоляю тебя, Магеррам… Болен ты. Ради детей, ради меня… Завтра вызовем доктора. Только не ходи на работу. Я умоляю тебя.