Гапон - [12]
Курс академии включал конечно же изрядное количество предметов — и специально-церковных (библейская история и археология, патристика, общая церковная история, история и разбор западных вероисповеданий, история и обличение русского раскола и т. д.), и общегуманитарных (психология, древняя и новая история, теория словесности, история философии и пр.). Преподаватели делились на две категории: «рясофоры» (духовные лица) и «фрачники». Между этими группами был некоторый антагонизм. Но и те и другие имели духовно-академическое, а не университетское образование. Церковная наука развивалась отдельно от светской, и хотя некоторые из профессоров Духовной академии (например, историк Николай Никонорович Глубоковский) имели звание членов-корреспондентов Академии наук, а иные параллельно преподавали в университетах (правда, не в Петербурге), все-таки в академическом сообществе они были на особом положении. Гапона, впрочем, впечатлил лишь один из них — Василий Васильевич Болотов, специалист по истории церкви периода первых соборов, эрудит и полиглот, аскет в частном быту, далекий от ортодоксии в богословских взглядах, действительно едва ли не самый крупный ученый, преподававший тогда в академии. Впрочем, Болотов умер уже в апреле 1900 года, а до того долго болел: Гапон недолго мог слушать его лекции.
Живые иностранные языки преподавали их носители. Надо было учить один из них — по выбору (Гапон выбрал почему-то сравнительно малопопулярный в то время английский). Об уровне преподавания, к примеру, русской литературы свидетельствует литографированный конспект курса лекций, посвященных Достоевскому и Тургеневу (до отлученного Толстого дело, видимо, не доходило), изданный в 1902 году. Уровень достойный, не уступающий какому-нибудь провинциальному университету, — хотя романы Тургенева предмет для богословов явно непрофильный.
Другими словами, образование, полученное Гапоном, было вполне качественным и глубоким — при том даже, что учился он без особого увлечения. Тем не менее — как-то учился, писал ежегодные сочинения, сдавал экзамены… Хотя не всегда академическая жизнь его шла гладко.
«МЯТУЩАЯСЯ ДУША»
Первый «сбой» случился уже в 1898/99 учебном году. В середине года Гапон ушел в отпуск по болезни, засвидетельствованной академическим врачом Д. Пахомовым (о чем есть запись в Журнале Духовной академии от 9–10 июня 1899 года), и не сдавал никаких экзаменов.
О болезни Гапона известно мало. Судя по тому, что он отправился в Крым (деньги собрали по подписке), это было что-то легочное, может быть, простудного происхождения (южанин в Петербурге!).
В Крыму отец Георгий сперва жил в Ялте, потом — благодаря содействию епископа Таврического Николая (позднее видного черносотенца) — в балаклавском Георгиевском монастыре. Монастырь был полон отдыхающих, и монахи увлеченно занимались, так сказать, «туристическим бизнесом», в то время как (строго замечает Гапон) «2 тысячи десятин великолепных виноградников, принадлежащих монастырю и могущих давать по 200 руб. с десятины, оставались… заброшенными». Крестьянский сын не мог спокойно смотреть на такую бесхозяйственность (не говоря уже о далеком от аскезы образе жизни молодых монахов).
В Балаклаве завязались примечательные знакомства.
Среди тех, кто одновременно с Гапоном живал в Георгиевском монастыре, были известный либеральный публицист Георгий Аветович Джаншиев, литератор-толстовец (еще один!) Петр Алексеевич Сергеенко и прославленный художник Василий Васильевич Верещагин. Сергеенко оставил воспоминания о пиитическом времяпрепровождении этой почтенной компании. Например, о том, как, глядя на крымские сказы, отдыхающие «угадывали» в них разные образы. Лирически настроенный Джаншиев видел голову из «Руслана и Людмилы». Баталист Верещагин — Наполеона. Что виделось Гапону?
Между Гапоном и Верещагиным происходили сцены, забавлявшие окружающих.
«Гапон высоко чтил Верещагина как художника, но когда Верещагин проявлял какой-нибудь знак невнимания к Гапону, пылко-нервный батюшка заносил это полностью в счет и при первой же оказии демонстративно предъявлял его Василию Васильевичу.
Его при встрече „не заметил“ Верещагин. Он при встрече „не заметил“ Верещагина. И невозможно было смотреть без улыбки, когда эти два завзятых казака по природе встречались неожиданно после какого-нибудь неулаженного конфликта между ними. Точно два насторожившихся петуха. Обыкновенно кончалось тем, что „неприятели“ расходились и делали вид в течение нескольких дней, что „не замечают“ друг друга, или, молодецки рассмеявшись, начинали с увлечением беседовать, как ни в чем не бывало».
Сам Гапон тоже уделяет Верещагину несколько фраз в своих воспоминаниях. Между прочим, передает состоявшийся между ними разговор о картине Иванова «Явление Христа народу». Верещагин предъявлял к ней претензии, характерные для живописца-натуралиста конца XIX века: «Как мог кто-нибудь… возвращаться из пустыни с гладко причесанными волосами?»
Гапон попал в компанию светских интеллигентов, да при том из самой верхушки. А кем был он сам? «Патриархальный священник», как позднее задним числом назвал его добрый знакомец, В. И. Ульянов-Ленин? Ученый церковный человек, насаждение коих было целью Духовной академии? Или — полуинтеллигент из губернского города, земский статистик? И как подействовали на него летние встречи?
Во все времена самые большие проблемы для секретных служб создавали агенты-провокаторы, ибо никогда нельзя было быть уверенным, что такой агент не работает «на два фронта». Одним из таких агентов являлся Евгений Филиппович Азеф (1869–1918), который в конечном счете ввел в заблуждение всех — и эсеровских боевиков, и царскую тайную полицию.Секретный сотрудник Департамента полиции, он не просто внедрился в террористическую сеть — он ее возглавил. Как глава Боевой организации эсеров, он организовал и успешно провел ряд терактов, в числе которых — убийство министра внутренних дел В. К. Плеве и московского губернатора великого князя Сергея Александровича.
Книга представляет собой подробную документальную биографию одного из крупнейших русских поэтов, чья жизнь стала легендой, а стихи — одним из вершинных событий Серебряного века. Образ Гумилева дан в широком контексте эпохи и страны: на страницах книги читатель найдет и описание системы гимназического образования в России, и колоритные детали абиссинской истории, малоизвестные события Первой мировой войны и подробности биографий парижских оккультистов, стихи полузабытых поэтов и газетную рекламу столетней давности.
Даниил Хармс (Ювачев; 1905–1942) – одна из ключевых фигур отечественной словесности прошлого века, крупнейший представитель российского и мирового авангарда 1920-х–1930-х годов, известный детский писатель, человек, чьи облик и образ жизни рождали легенды и анекдоты. Биография Д. Хармса написана на основе его собственных дневников и записей, воспоминаний близких ему людей, а также архивных материалов и содержит ряд новых фактов, касающихся писателя и его семьи. Героями книги стали соратники Хармса по ОБЭРИУ (“Объединение реального искусства”) – Александр Введенский, Николай Олейников и Николай Заболоцкий и его интеллектуальные собеседники – философы Яков Друскин и Леонид Липавский.
Поэзия Владислава Ходасевича (1886–1939) — одна из бесспорных вершин XX века. Как всякий большой поэт, автор ее сложен и противоречив. Трагическая устремленность к инобытию, полное гордыни стремление «выпорхнуть туда, за синеву» — и горькая привязанность к бедным вещам и чувствам земной юдоли, аттическая ясность мысли, выверенность лирического чувства, отчетливость зрения. Казавшийся современникам почти архаистом, через полвека после ухода он был прочитан как новатор. Жестко язвительный в быту, сам был, как многие поэты, болезненно уязвим.
Первая в постсоветское время биография ученого-энциклопедиста и поэта, одного из основоположников русской культуры Нового времени. Используя исторические исследования, свидетельства современников, архивные документы, автор стремится без идеализации и умолчаний воссоздать яркую, мощную личность М. В. Ломоносова в противоречивом, часто парадоксальном контексте России XVIII века. При всем разнообразии занятий Ломоносова — создателя нового русского литературного языка и классической системы стихосложения, химика, оптика, океанографа, исследователя атмосферного электричества, историка, астронома, администратора и даже участника политических интриг — в центре его деятельности лежало стремление к модернизации страны, унаследованное от Петровской эпохи.
Основанное на документах Государственных архивов и воспоминаниях современников повествование о главной магистрали значительной части Центрального района современного Санкт-Петербурга: исторического района Санкт-Петербурга Пески, бывшей Рождественской части столицы Российской империи, бывшего Смольнинского района Ленинграда и нынешнего Муниципального образования Смольнинское – Суворовском проспекте и двух самых красивых улицах этой части: Таврической и Тверской. В 150 домах, о которых идет речь в этой книге, в разной мере отразились все периоды истории Санкт-Петербурга от его основания до наших дней, все традиции и стили трехсотлетней петербургской архитектуры, жизнь и деятельность строивших эти дома зодчих и живших в этих домах государственных и общественных деятелей, военачальников, деятелей науки и культуры, воинов – участников Великой Отечественной войны и горожан, совершивших беспримерный подвиг защиты своего города в годы блокады 1941–1944 годов.
Автор с 1941 по 1946 г. работал в консульском отделе советского посольства в Токио. Неоднократно в годы войны выезжал по консульским делам в оккупированные японской армией районы Китая, в Корею н Маньчжурию. М. И. Иванову довелось посетить города Хиросима и Нагасаки вскоре после атомных бомбардировок, быть свидетелем многих драматических событий в Японии военных лет, о которых он рассказывает в книге на основе личных впечатлений.
Создатель и бессменный гитарист легендарной рок-группы «Scorpions» вспоминает о начале своего пути, о том, как «Скорпы» пробивались к вершине музыкального Олимпа, откровенно рассказывает о своей личной жизни, о встречах с самыми разными людьми — как известными всему миру: Михаил Горбачев, Пауло Коэльо, так и самыми обычными, но оставившими свой след в его судьбе. В этой книге любители рока найдут множество интересных фактов и уникальных подробностей, знакомых имен… Но книга адресована гораздо более широкому кругу читателей.
С. Т. Джоши. Жизнь Лавкрафта (перевод М. Фазиловой) 1. Чистокровный английский джентри 2. Подлинный язычник 1890-1897 3. Темные леса и Бездонные пещеры 1898-1902 4. Как насчет неведомой Африки? 1902-1908 5. Варвар и чужак 1908-1914 6. Возрожденная воля к жизни 1914-1917 7. Метрический Механик 1914-1917 8. Мечтатели и фантазеры 1917-1919 9. Непрерывное лихорадочное карябанье 1917-1919 10. Циничный материалист 1919-1921 11.Дансенианские Изыскания 1919-1921 12. Чужак в этом столетии 1919-1921 13.
Знаменитая книга Дж. Р. Р. Толкина «Властелин Колец» для нескольких поколений читателей стала «сказкой сказок», сформировавшей их жизненные ценности. Воздействие «Властелина Колец» на духовный мир огромного числа людей очевидно, но большинство даже не знает, что автор был глубоко верующим католиком. Многочисленные неоязыческие поклонники творчества Толкина приписывают книге свои взгляды на природу и духовность, добро и зло. «Тайное пламя» — это ключ к секретам и загадкам «Властелина Колец». Автор указывает на глубинное значение сочинений Толкина, одного из немногих писателей, сумевших открыть мир фантазии для богословского поиска.
В книгу известного режиссера-мультипликатора Гарри Яковлевича Бардина вошли его воспоминания о детстве, родителях, друзьях, коллегах, работе, приметах времени — о всем том, что оставило свой отпечаток в душе автора, повлияв на творчество, характер, мировоззрение. Трогательные истории из жизни сопровождаются богатым иллюстративным материалом — кадрами из мультфильмов Г. Бардина.
Сергея Есенина любят так, как, наверное, никакого другого поэта в мире. Причём всего сразу — и стихи, и его самого как человека. Но если взглянуть на его жизнь и творчество чуть внимательнее, то сразу возникают жёсткие и непримиримые вопросы. Есенин — советский поэт или антисоветский? Христианский поэт или богоборец? Поэт для приблатнённой публики и томных девушек или новатор, воздействующий на мировую поэзию и поныне? Крестьянский поэт или имажинист? Кого он считал главным соперником в поэзии и почему? С кем по-настоящему дружил? Каковы его отношения с большевистскими вождями? Сколько у него детей и от скольких жён? Кого из своих женщин он по-настоящему любил, наконец? Пил ли он или это придумали завистники? А если пил — то кто его спаивал? За что на него заводили уголовные дела? Хулиган ли он был, как сам о себе писал, или жертва обстоятельств? Чем он занимался те полтора года, пока жил за пределами Советской России? И, наконец, самоубийство или убийство? Книга даёт ответы не только на все перечисленные вопросы, но и на множество иных.
Судьба Рембрандта трагична: художник умер в нищете, потеряв всех своих близких, работы его при жизни не ценились, ученики оставили своего учителя. Но тяжкие испытания не сломили Рембрандта, сила духа его была столь велика, что он мог посмеяться и над своими горестями, и над самой смертью. Он, говоривший в своих картинах о свете, знал, откуда исходит истинный Свет. Автор этой биографии, Пьер Декарг, журналист и культуролог, широко известен в мире искусства. Его перу принадлежат книги о Хальсе, Вермеере, Анри Руссо, Гойе, Пикассо.
Эта книга — наиболее полный свод исторических сведений, связанных с жизнью и деятельностью пророка Мухаммада. Жизнеописание Пророка Мухаммада (сира) является третьим по степени важности (после Корана и хадисов) источником ислама. Книга предназначена для изучающих ислам, верующих мусульман, а также для широкого круга читателей.
Жизнь Алексея Толстого была прежде всего романом. Романом с литературой, с эмиграцией, с властью и, конечно, романом с женщинами. Аристократ по крови, аристократ по жизни, оставшийся графом и в сталинской России, Толстой был актером, сыгравшим не одну, а множество ролей: поэта-символиста, писателя-реалиста, яростного антисоветчика, национал-большевика, патриота, космополита, эгоиста, заботливого мужа, гедониста и эпикурейца, влюбленного в жизнь и ненавидящего смерть. В его судьбе были взлеты и падения, литературные скандалы, пощечины, подлоги, дуэли, заговоры и разоблачения, в ней переплелись свобода и сервилизм, щедрость и жадность, гостеприимство и спесь, аморальность и великодушие.