Ганза. Книга 1 - [20]

— Бывает и хуже! Но здесь мы точно в безопасности.

Огромная общая зала таверны была заполнена людьми. В подтверждение моих опасений, собравшиеся здесь люди были те самые наемники, солдаты и прочие авантюристы, о которых я говорил. В «Псе войны» были, наверное, представители всех национальностей, которые только воюют в Европе. За той частью стола, что была ближе к выходу, испанец и двое голландцев о чем-то весьма миролюбиво спорили. В их разговор вмешивались сидящие по соседству англичане, швейцарцы, французы, немцы, поляки. Здесь были даже двое шведов и норвежец, сидевшие особняком. Никто из них не испытывал никакой национальной или религиозной ненависти друг к другу, по крайней мере в пределах этого трактира.

Дитрих, вошедший первым, остановился и окинул таверну тяжелым взглядом. Себастьян легонько ткнул его в спину кулаком:

— За такие шутки здесь можно и поплатиться жизнью, — тихо прошипел он ему над ухом, благо был выше его на добрых полголовы. — Это не Любек и здесь нет твоей роты. Иди, займи какое-нибудь место за столом.

Дитрих двинулся вперед, дав нам возможность наконец-то войти в трактир. Сам Себастьян прямиком направился к трактирщику, хозяйничавшему около вертела, на котором чадил очередной ужин для одного из посетителей.

Столы, занимавшие почти всю залу, были составлены в форме перевернутой буквы «U». У одной из ножек этой буквы, дальней от нас, располагался очаг. Поодаль от него была дверь, которая вела в комнату трактирщика, в кухни и к лестнице на второй этаж, где обычно находятся комнаты постояльцев.

После чистого воздуха улиц от висевшего над залом плотного облака чада першило в горле и хотелось чихать. У меня даже выступили слезы — в дыме явственно чувствовались запахи пережаренного мяса, лука, вина, пива, блевотины и человеческого пота; последнего больше всего.

Дитрих, все еще изображающий сурового парня (а вообще-то он такой и есть), величественно дошел до свободного места рядом с очагом и уселся там. Мне пришлось сесть между ним и каким-то огромным поляком, уже совершенно пьяным. Он тупо смотрел в пустую кружку и о чем-то говорил сам с собой. Из-за долгого отсутствия практики и неразборчивости речи, его совершенно нельзя было понять. Пахло от него чесноком, соленой рыбой и пивом. Его некогда зеленая рубашка превратилась теперь в рваное, запачканное рвотой и едой, истертое серое тряпье. Обнаженная сабля с изогнутым длинным клинком составляла, как я решил, его единственное достояние. Ножны он, судя по всему, пропил.

Вернулся Себастьян и, как я и ожидал, уселся между мной и Дитрихом, не обратив внимания на мой шутливо-злобный взгляд.

— Все идет просто отлично. Много не пейте, здесь крепкое пиво. Когда я вернусь…

— Когда ты что?! — переспросил я.

— Мне следует нанести визиты некоторым своим знакомым. Они должны иметь какую-то информацию о ганзейском посольстве, они… — поймав непонятливый взгляд Дитриха, он мгновенно сменил тон на более серьезный. — Они надежные люди, насколько это возможно. Поскольку я сейчас уйду, вам придется сидеть здесь и соблюдать осторожность, чтобы сохранить себя в целости и добром здравии. Возможно ночью нам придется посетить двор.

Он хлопнул нас по плечам, вставая, затем дошел до выхода и покинул трактир. Мы с Дитрихом переглянулись, более обрадованные, чем удивленные.

— Помнится, лет так десять назад… — он не договорил.

— Да, узнаю привычного мне Себастьяна, — откликнулся я.

Еще пару минут мы поговорили ни о чем, потом оба погрузились в свои мысли. В трактире появлялись новые посетители, кто-то уходил. Мы были свидетелями нескольких радостных встреч старых знакомых и одной стычки между не поделившими что-то свое французами.

Я прикидывал как можно использовать те нехитрые фокусы, имеющиеся у меня в запасе. Во-первых — кольцо, которое позволит мне сделаться невидимым для простых людей. Недолго, самое большое на полчаса. С предметом этим была связана забавная история: его создание было совершеннейшей случайностью. Оставалось жалеть, что кольцо действовало всего один раз, а потом теряло свою силу. Были у меня еще амулет, который будучи переломленным пополам некоторое время отводил от меня вражеские удары (от огнестрельного оружия к сожалению он не защищал), и свиток. Если его сжечь, произнося слова заклинания, то первому человеку, взгляд которого встретишь, можно будет внушить любые мысли или заставить его сделать то, что хочу я.

Совсем уж бесполезные сейчас вещи — нательный крестик, защищающий от порчи, или сухие концентраты, позволяющие делать различные эликсиры — в расчет не брались. Но оставалось еще ЭТО. Свой главный фокус я использовать не намеревался: слишком редкая, дорогая вещь.

Сидящий рядом со мной поляк уснул, уткнувшись лицом в стол. Меня радовало то, что он не храпел. Может умер — например, его стошнило и здоровяк просто захлебнулся. Потом мои мысли как всегда перескочили на семейство фон Эрбах-Гратц и я погрустнел.

Спустя часа полтора, ближе к вечеру, народу в трактире прибыло и в зале стало гораздо шумней. Трактирщик не поспевал готовить для всех, поэтому среди посетителей возникали ссоры за место в очереди. Между желающими чуть раньше получить свой обед дело несколько раз доходило до драки. Остальные не спешили ввязываться в бой, если их самих не трогали. Пострадавших оставляли лежать там, где они падали. Или, если лежали на прохожем месте, оттаскивали под лавку. Потом они приходили в себя и, как ни в чем не бывало, продолжали пить пиво или вино, которое разносили две служанки. Они были страшные, как смертный грех, но единственные женщины в этом заведении, а поэтому пользовались большим спросом. На моих глазах два неаполитанца, пришедших в трактир вместе, набили друг другу морду за право уединиться с одной из девок под лестницей.