Ганская новелла - [15]

Тук… тук… тук…

— Да-а?

— Масса, масса, масса.

— Да-а?

— Вы сказали: «Зиригу, разбуди меня в восемь». Прихожу в восемь, не встаете, позже прихожу — опять не встаете. А теперь уж вставайте, девять скоро.

— Но, Зиригу, дверь не заперта. Надо было войти и растолкать меня.

— Что вы, масса! Мне, Зиригу, когда вы спите, вас толкать?!

— Почему же нет?

— Что вы, масса!

— Ладно, не будем спорить. Спасибо, что добудился в конце концов.

— Только зачем вам вставать-то спозаранку? Что здесь делать-то?

— Ты прав, заняться здесь нечем. Форму терять не хочу. Нельзя себе поблажку давать. Непременно надо будет вставать пораньше. Да вот устал я, потому и переключиться сразу трудно.

— А зачем? Вам, масса, можно и поспать. Не на работу, чай. Я вот раненько встаю, понятно. А вам к чему? В контору ведь идти не надо.

— Зиригу, не все образованные люди работают в конторах.

— Нет разве?

— Нет, и на днях я обязательно тебе об этом расскажу и еще о том, почему не хочу слишком поздно вставать.

— Ну и ну! Кофе я не принес, боялся, остынет. Пойду подогрею.

— Не спеши. Вот умоюсь и приду за ним. И, пожалуйста, Зиригу, не опекай меня как маленького ребенка.

— Масса!

— Да и с какой стати ты должен за мной ухаживать? Ты мне в отцы годишься.

— Мой белый масса!

— Во-первых, я не белый.

— Масса!

— Послушай, кухня, например, — это твоя вотчина, и мне там делать нечего. Кроме того, я здесь гость и знаю, что со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Но, черт побери, обращаться с собой как с немощным инвалидом я не позволю.

— Господь с вами, масса, не говорите так. Делайте, как хотите. Солнце уж высоко. Я для вас еще хорошее мясо купить хочу, поторапливаться надо, на рынок до полудня успеть. Скажите, что на завтрак приготовить. Омлет? Яйцо всмятку? Бутерброд с яичницей? Яичницу с беконом? Апельсиновый сок?

— Постой, Зиригу.

— Слушаю, масса.

— Я не буду завтракать. Апельсины у тебя есть?

— Не будете? Есть, у жены на кухне. Сейчас принесу.

— Я заплачу.

— Да это после. С рынка-то я вам получше принесу. А другие господа все больше соки из бутылок пьют.

— Возможно, я и ненормальный, но у меня хватает здравого смысла, чтобы не пить гомогенизированный, рекристаллизованный, замороженный-размороженный, разбавленный и бог-его-знает-какой-еще апельсиновый сок, который привозят из стран, где апельсины и не растут вовсе, когда я могу их есть в натуральном виде.

— Что вы сказали, масса?

— Так, ничего, Зиригу.

— На мой взгляд, вы с вашими определениями хватили через край. Да, у нас домработницы и слуги, но при чем же здесь рабы?

— Из поколения в поколение значительная часть нашего народа, казалось, только и существовала для того, чтобы удовлетворять нужды белых мужчин и женщин. Разве этого мало? Разве это не иссушает душу? Разве должны они и к нам относиться так же, как к белым хозяевам?

— О чем это вы? Существующее положение вещей частично решает проблему безработицы. Или уменьшает ее по крайней мере. Можете себе представить, что произойдет, если все слуги лишатся работы.

— А платят им сколько?

— А что?

— И потом, большинство из них, домработницы в особенности, состоят в родстве с теми, кому прислуживают…

— Проблему эту, наверное, можно решать, только если отнестись к ней со всей серьезностью.

— Эй, официант, еще пива.

— Масса, я иду на рынок. Мяса вот хорошего купить хочу. Что бы вы хотели на обед?

— Я съем все, что ты приготовишь.

— Как насчет филе из телятины? Или тушеной печени ягненка? Нет, лучше телячий эскалоп с луком и жареным картофелем.

— Зиригу, ты для кого готовить собираешься?

— Для вас, масса.

— Но я этого не ем.

— Все белые это едят.

— Зиригу, повторяю, я не белый. И если ты не перестанешь меня так называть, я соберу вещи и уеду.

О боже мой, да есть ли на этой земле уголок, где хоть немного можно забыться? Господи… даже испарина выступила, пот так и течет…

— Что с вами, масса? Вы весь мокрый.

— Здесь с самого утра жара.

— Позволите открыть окна? О господи!

— Масса, умоляю, вы так не делайте! Я-то знаю, здесь все как белые едят. Я уж пятнадцать лет для господ готовлю. Для министров, партийных начальников, что сюда приезжают, офицеров… И вам нужно есть, что и они, — еду белых.

— Зиригу, а что-нибудь из нашей еды ты можешь приготовить? На рынке наверняка есть все необходимое.

— Но я не знаю, что готовят там, откуда вы родом.

— А здесь, у вас, что готовят? Вот это и приготовь.

— Не умею, масса.

— И ты все эти годы проработал поваром?!

— Да. И свою работу знаю, масса, не губите! У меня уж голова поседела, другой работы мне не найти. Кому я нужен? Я знаю свою работу, масса, я хорошо готовлю то, что едят белые. Поверьте!

— Вот в этом-то и дело. Послушай. Ради бога, перестань думать, что я тебе яму рою. Я об этом и не помышлял. Но я, кажется, начинаю понимать. Ты учился и получил квалификацию повара для европейцев. А готовить африканские блюда не умеешь, потому что сам африканец и к тому же мужчина, а кухня у нас обычно — дело женское. Другое дело — для белых готовить; это вполне мужская работа, а не просто возня на кухне.

— Масса, бог свидетель, я свою работу знаю.

— Ну конечно! Как африканец и женатый человек, то есть мужчина, ты, разумеется, готовить не будешь. А как чернокожий, ты считаешь себя слугой белого человека, а вовсе не мужчиной, и возиться на кухне для тебя не зазорно.