Ганнибал - [159]

— Нигде.

Антигон резким движением отставил кубок в сторону, выплеснув вино на столешницу, сиявшую теперь уже не зеленоватым, а черным светом.

— Значит?

— Да, я плохой гость, — подтверждающе кивнул Сципион, — поскольку просто забыл тебе сказать, что Магон умер от полученной в последнем бою раны неподалеку от Сардинии.

Антигон закрыл глаза. Из трех «львят», своим рычанием сотрясавших мир, в живых остался самый великий из них… Антигон вдруг понял, что скорбит не столько по Магону, сколько по его брату и гибнущему Карт-Хадашту. Совет в очередной раз вынудил Магона отправиться вместе с Гадзрубалом Гисконом и пятьюдесятью тысячами необученных наемников в почти уже потерянную Иберию. Исход их столкновения с опытными, закаленными в боях легионерами Сципиона было нетрудно предсказать. Потом Магон отплыл к самому маленькому из Балеарских островов, спешно соорудил там небольшую гавань, завербовал новых воинов и по приказу Совета отбыл с ними не на помощь старшему брату, а в Северную Италию, которая была наглухо отрезана от Южной многочисленным римским войском. Это заранее обрекало на неудачу любые попытки соединиться с Ганнибалом.

— А его армия?

— Часть ее теперь под началом Ганнибала, часть по-прежнему на землях галлов. Там ею командует пун по имени Гамилькар.

— Хорошее имя.

— Одно из лучших. — Глаза Сципиона весело сверкнули и тут же колюче уставились на грека. — Но далеко не всякий достоин носить его… Однако ты не ответил на мой вопрос. Что же, по-твоему, предпримет Ганнибал?

— Я же сказал, что не знаю. Могу лишь предположить, что он будет всячески усиливать свое войско.

— Хорошо иметь умных друзей. — Сципион допил вино и медленно поднялся.

— Каждый имеет тех друзей, которых заслуживает. То же самое относится и к врагам. И тех и других не выбирают.

— Все правда, — римлянин недовольно скривил губы, — Даже слишком уж правда. Желаю тебе, эллин, спокойной ночи, хотя понимаю, что тебе неприятно мое присутствие в твоем доме.

Антигон вяло пошевелил пальцами правой руки. После ухода Корнелия он до краев наполнил кубок и приготовился к долгой бессонной, заполненной размышлениями ночи. Сципион, похоже, испытывал огромное уважение к Ганнибалу и одновременно непреодолимый страх перед ним. Грек тяжело вздохнул и подумал о потерянных годах, бессмысленно погубленных людях, выброшенных на ветер деньгах. Даже в прошлом году, через пятнадцать лет после перехода через Альпы и тринадцать лет после победы при Каннах, еще можно было одержать победу. Потом он вспомнил о странных, вроде бы второстепенных событиях.

Необычайно красивая дочь Гадзрубала Гискона Сапанибал, которую римляне называли Софонибой, стала женой Сифакса и тем самым побудила его перейти на сторону Карт-Хадашта. Вместе со своим тестем они собрали мощную пятидесятитысячную армию и окружили римлян под Утикой, но вместо нанесения решающего удара позволили втянуть себя в долгие переговоры, закончившиеся тем, что Корнелий в одну из ночей поджег оба их лагеря.

Сифакс и сын Гискона спешно собрали новую, правда уже тридцатитысячную, армию, но опять предпочли медлить с началом сражения и в результате потерпели сокрушительное поражение в битве у Великих равнин.

В этих условиях Совет решил отправить свой флот к Утике, где ему удалось частично потопить, частично захватить римские корабли. В свою очередь Сифакс собрал еще одно войско, но его неопытным воинам не дано было справиться с легионерами Сципиона. После нового поражения царь массасилов попал в плен, а его давний заклятый враг Масинисса заставил Цирту[164] открыть ему ворота и в тот же день женился на Софонибе. Частично потому, что был поражен ее красотой, частично — чтобы помешать ее пленению римлянами. Но Сципион прекрасно понимал, что присутствие рядом с хитрым нумидийцем этой женщины может иметь совершенно непредсказуемые последствия, и потому недвусмысленно потребовал ее выдачи. Масинисса лично дал своей юной жене яд.

Но еще до всех этих событий большинство членов Совета вдруг выступило ярыми поборниками немедленного заключения мира и отправило к Корнелию послов. Римский полководец потребовал возвратить всех пленных и перебежчиков, вывести пуни некие войска из Южной Италии и Лигурии, а также со всех островов между Италией и Ливией, отдать Риму весь военный флот, за исключением двадцати кораблей, и выплатить пять тысяч талантов серебра. Затем послы отправились в Рим, где этот мирный договор был утвержден Сенатом и трибутными комициями[165].

Римские и пунийские послы немедленно возвратились в Ливию. И тут Совет совершил один из своих наиболее непостижимых, бессмысленных и чудовищных по своим последствиям поступков. Он принял решение захватить выброшенные бурей на берег неподалеку от Карт-Хадашта римские грузовые корабли вместе с их командами. Членов Совета побудили к этому чрезмерная переоценка собственных сил и надежда на совсем недавно возвратившегося в Ливию со своим войском и остатками армии Магона стратега, которому они все эти годы так сильно мешали. По сведениям лазутчиков Сципиона, Ганнибал сразу же после высадки близ Гадрумета назвал членов Совета безумцами, а в ответ на их требования немедленно выступить против римлян ответил так: «Сперва вы из-за глупости и скаредности никак не желали позволить мне одержать победу, теперь же вы лишили город возможности заключить мир. Но знайте, что отныне все зависит уже не от Совета Карт-Хадашта, не от старейшин и судей, а от крепости клинков, Публия Корнелия Сципиона и вашего стратега».