Гангутский бой - [22]
Пётр решил послать к Эреншельду парламентёров. Не хотелось проливать липшей крови в предстоящем сражении. Должен ведь и сам Эреншельд понимать, что положение безнадёжно…
Быстро всё было оформлено, ультиматум составлен, с предложением сдаться безоговорочно, и поставлено конкретное время — двенадцать часов.
Пётр, скрепляя ультиматум печатью, неожиданно широко улыбнулся, разглядев вдруг лицо Ивана Рябова на одной из ближайших галер. Даже подмигнул ему — живой, мол? — и тут же подумал: «Сей солдат мне удачу приносит…» Тут же что-то тихо сказал Апраксину, сидевшему рядом. Тот кивнул.
Оказалось, государь назначил парламентёров: генерала — из заслуженных самых — Вейде, переводчика Арнштедта из бригады Лефорта и сопровождающим — Рябова.
Рябов крякнул от неожиданности: в третий раз он добрым словом государя не обойдён, милостью его то есть, и на душе его теплей стало.
И пошла галера под белым флагом — в направлении «Элефанта».
Приняли парламентёров торжественно и с почётом, но, как Рябову показалось, просто время шведы тянули. Всё надеялись, по-видимому, на помощь Ватранга.
Пока Вейде с Арнштедтом ультиматум вручали, Рябов Эреншельда разглядывал с интересом.
Ранее никогда ему пе приходилось так близко видеть хоть кого-то из высших шведских чинов. Видел прежде шведов в бою — близко, ближе не бывает, — глаза в глаза. Но там — бой… Либо я тебя штыком, либо ты меня… А на Эрепшельда Рябов сейчас смотрел с несколько другим интересом.
Почему-то видел он перед собой в эти вот минуты не прославленного в боях адмирала, шаутбепахта, грозу морей, а просто пожилого, немного уже грузного человека, с добрым, слегка усталым лицом. Человек этот слегка шевелил губами, будто повторяя про себя текст ультиматума, который ему. волнуясь, а потому немного сбиваясь, талдычил Арнштедт, и смотрел прямо перед собой, не мигая. Тяжкая, обыденная забота отражалась и его воспаленных бессонницей, неподвижных глазах.
«Форму скинуть да рубаху надеть, — думал Рябов про Эреншельда, — будет он в точности из себя как мужик наш, архангельский. Косу бы в руки ему сейчас да по зорьке, по зорьке на луговину. А вот поди ж ты, через час-другой убивать друг друга начнём…»
Между тем чтение ультиматума кончилось.
Эреншельд что-то бросил коротко своей свите, вскинул голову и мигом преобразился.
Плечи как-то разом расправились, взгляд стал цепким, буравящим. Рябов от восхищения даже головой покачал.
Так ни с чем и вернулись.
Генерал Вейде передал Петру слова Эреншельда, смысл которых сводился к тому, что смерть в бою он предпочтёт позорному плену.
Выслушав со вниманием сей короткий доклад, Пётр распорядился немедленно поднять на мачте адмиральской галеры синий сигнальный флаг. Пушка с той же галеры ударила звонко в настороженно-хрупкой утренней тишине.
Это было сигналом атаки.
В плотном шквале ядер и пуль, которым встретили нападающих шведы, уцелеть не было, кажется, ни малейшей возможности.
Экипажи русских галер, идущих в схватку посередине строя, были выбиты первыми же грозными залпами почти на четверть состава.
Сполохи огня отражались норой, казалось, на низких утренних облаках, вода в бухте окрасилась мгновенно в розовый цвет. Крики раненых перемешивались в пространстве, внезапно разорванном, с криками перепуганных чаек.
Первая атака захлебнулась.
Русские галеры отошли, перестроились и вновь двинулись к «Элефанту».
Вновь гремели пушки, свистели ядра. Грохот разрывов заглушал крики раненых, слова команд.
Залпы ружей раздавились без перерыва.
Шведы дрались обречённо, без надежды на жизнь, а потому уверенно. стойко. Чётко ощущалось в их обороне не только отчаяние, но и смелость.
После неудачи второй атаки Метру стало ясно, что тактику нападения надо несколько изменить. Скученность огня в центре, его высокая плотность не позволили русским галерам вплотную приблизиться к «Элефанту»., чтобы завладеть им затем в абордажном бою.
Третий удар Мётр решил направить на фланги противника. При таком направлении атаки шведы неминуемо должны были рассредоточить огонь.
Пётр поставил капитана-командора Змаевича на правый фланг, генерала Вейде — на левый. В центре шла бригада Лефорта, несколько уже поредевшая, но готовая к очередному яростному броску.
В это время пороховой дым окутал уже буквально всю бухту. Затруднялось руководство галерами, затруднялся обзор. Рябову казалось порой, что это ночь наступила внезапно, прямо средь бела дня.
Продолжали греметь орудия. Они били по наступающим галерам почти в упор. Раненые падали в воду, и спасти их в этом месиве было невозможно.
Наконец на правом фланге, там, где в первых рядах шел Змаевич, русские и шведские галеры сошлись бортами. Началась рукопашная. Офицеры дрались шпагами, солдаты — багинетами, прикладами, а порой кулаками. В яростном сплетении тел трудно было иногда различить своих и чужих.
Постепенно все галеры шведов были всё же взяты на абордаж. Одна за другой они опускали флаги, прекращай огонь. Та же участь постигла вскоре и шведские шхерботы. Солдаты бросали ружья и сдавались в плен.
Пётр немедленно бросил в образовавшиеся прорывы несколько свежих своих галер. Он поставил им задачу подойти к «Элефанту» с тыла.
