Гангутцы - [30]

Когда пришел срок служить, его зачислили в Высшее военно-морское училище. Двадцати трех лет от роду Гранин командовал башней на старинном, петровских времен, форту под Кронштадтом. В память былых увлечений молодой артиллерист хранил над изголовьем отцовские казачьи клинки. За клинки коменданты гоняли: не положено, сдать на склад! Но командир дивизиона Сергей Иванович Кабанов, первый воинский воспитатель Гранина, сказал:

— Вешайте над койкой хоть пику. Только артиллерию изучать на совесть. Если вас по-прежнему тянет на коня — спишу. Мне на форту нужны люди, которые любят свое дело.

Гранин легко сближался с людьми, особенно с подчиненными. Все новое, смелое, трудное было ему по душе. Дай Гранину построить что-либо на пустом месте, обжить новый участок в глуши — он горы свернет.

Поэтому его так глубоко задел упрек комиссара в беспомощности, в спокойствии.

На другой же день все батарейцы знали, что командир и комиссар базы на Первое мая назначили торжественный подъем флага.

Дорогу через лес расчистили в течение дня и на сбитых матросами салазках перетащили орудия из порта к позициям. Батарейцы облазили все подвалы в городских домах, побывали и на гранитном заводе — и по мешочку, по ящичку набрали тонны цемента, взрывчатки, шнуры, запалы, всякий инструмент. Нашлись среди бойцов каменщики и бетонщики, чтобы заложить фундамент для первой батареи. Подрывников Гранин готовил сам. Он собрал старшин и некоторых командиров и прочитал им обстоятельную лекцию по подрывному делу. Даже помощника по хозяйству Гранин заставил было заняться подрывными работами, но тот вскоре отпросился на «посевную».

А «посевная» — дело такое, перед которым Гранин устоять не мог. Гранин любил ставить свою часть на широкую ногу. Хозяйственники знали: Гранин не простит виновному, если бойцу будет недодан хоть грамм пайка. Капитан транспорта «Волголес» доставил Гранину из Кронштадта «блоху» — мотоцикл с коляской — и двух молочных коров для подсобного хозяйства. Собирая цемент, матросы нашли семенной картофель. Начхоз предложил заложить огороды, и хозяйственная душа Гранина не выдержала: он разрешил начхозу взять команду батарейцев в помощь и заняться «посевной».

Гранина тревожило, что строительство батареи на Утином мысу невозможно скрыть. Соглядатаи вполне могли пристроиться на любом из островков, даже вошедших в арендованный для базы район, но еще не освоенных войсками и не контролируемых. Возле Утиного шхеры рассыпаны так тесно, что издали их принимаешь за естественное продолжение мыса.

Лейтенант-сапер, все же присланный Расскиным «для консультации», так и сказал Гранину: все эти островочки могут со временем слиться с полуостровом, дно морское поднимается, мыс Утиный, говорит, а по-правильному — Удд-скатан, на картах XVI века значился не уддом, а хольмами, двумя хольмами — остров Тулихольм и остров Скансхольм. А вот стал частью материка.

Гранин выслушал эту науку и спросил хитровато:

— Так это сколько веков прошло, лейтенант?

— Считайте, товарищ капитан, — спокойно ответил Репнин. — Нынче у нас, говорят, двадцатый век.

— Вот оно что-о! А я испугался, что Митрофан Шпилев скоро ко мне с Граншера посуху змей перегонит. У него там змей до черта, стволы сорокапяток, говорят, наглухо забивают, матросов аж страх берет, когда змеюк этих выгребать надо… Значит, сапер, за тридцать лет аренды дно тут не поднимется? — Гранин, довольный своей шуткой, не дал Репнину ответить: показав на далекую, милях в семи от полуострова, полоску земли в море, он спросил: — Это что за прыщик, по-твоему?

— Остров Моргонланд, товарищ капитан. Маяк там.

— То-то, что маяк. Вышка у них наблюдательная. Стереотруба с утра до вечера блестит. Безо всякой маскировки. Мы с тобой тут про геологию, а они там засекают: стоят, мол, в квадрате таком-то двое командиров и травят, кто кого обманет. А в порту, мол, безо всякой пользы ценнейшее добро переводят. Видишь?..

Через минуту он уже мчался на своей «блохе» в гавань, где одну за другой взрывали вытраленные финские мины.

Уговорить командира отряда траления заняться разоружением еще не взорванных мин Борису Митрофановичу не удалось. Но согласием помочь в маскировке взрывных работ на Утином он заручился.

Подсеченные на ближайших фарватерах мины отряд траления буксировал к мысу. В момент, когда подрывники на берегу крушили гранит, матросы с тральщиков подрывали свою добычу. Эти одновременные взрывы — на море и на берегу — частично маскировали строительные работы, но совсем скрыть их от соседей невозможно было: Гранин вскоре убедился, что с финской стороны полуостров просматривали вдоль и поперек — так уж расположена арендованная земля. Единственное, что можно было скрыть, — это малые батареи на островах и в парке, да и то до первых стрельб, к тому же там, где строили ночью.

А ночи в эти первые месяцы жизни на полуострове были тревожные, как на фронте. Спали по очереди, потому что приходилось не только строить, но и охранять побережье. Войск еще мало, граница нетвердая: то лес загорится, то какой-либо сарай, то заблудится сосед, и его надо выпроваживать на материк.