Гангстеры - [25]

Эта рубашка была на мне в конце августа 1979 года, когда я, уволившись из клуба, в качестве последнего мятежного жеста против истеблишмента, открыто, среди бела дня, сделал копию своей рукописи на ксероксе, который незадолго до этого с большой помпой установили в конторе. Аппарат мог сам подавать бумагу, пах новой пластмассой и стоил целое состояние. Никто из персонала не сказал мне ни слова, никто не спросил даже, что это у меня за важные бумаги. Все прошло гладко — создавалось впечатление, будто весь клуб был посвящен в суть дела, что с самого начала все отлично знали, чем я был занят, и теперь свыше получили приказ не вмешиваться. Подобная мысль, конечно, могла прийти в голову только эгоцентричному молодому человеку, уже давно одержимому манией преследования. Чувство это достигло своей кульминации именно тогда в клубе — на ежегодном празднике раков.

Мы с Мод были в моей комнате в бунгало. Мы стояли, прижавшись друг к другу, целовались, касались друг друга, давали друг другу обещания и клятвы: «Не здесь… Это невозможно… Не сейчас… Мы должны встретиться в другом месте…» — а деревянная рейка на жалюзи качалась над подоконником, смахивая на пол дохлых мух.

Потом Мод выскользнула за дверь, в темноту, чтобы вернуться на праздник. Я подождал немного, досчитал до пятисот и направился в бар, открытый для простых смертных. Некоторое время спустя, из бара, через дверь, ведущую в вестибюль, я видел, как Мод и Стернер распрощались с остальными гостями и направились к машине, которая ждала их у входа, чтобы отвезти домой. Я все еще чувствовал запах ее духов. Этот дурман пьянил сильнее, чем спиртное, но длился лишь мгновение; запретное желание может быть разрушительным — справиться с ним может только тот, кому обещано скорое удовлетворение.

Однако очень скоро у меня появились гораздо более серьезные причины для беспокойства. Два события имели место одно за другим. Я стоял возле барной стойки и сквозь двери, ведущие в обеденный зал, видел, как под цветными фонарями официанты убирают грязную посуду, с тем чтобы сдвинуть столы в сторону и освободить место для танцев. Многие гости, очевидно, были намерены веселиться до утра. Некоторые, однако, уже собирались домой. Среди них — одна женщина, которую я увидел лишь мельком, но тем не менее сразу узнал ее, или подумал, что узнал. Это была та самая американская туристка, которую Генри «подцепил» в кофейне «Уимпи» в Кунгстрэдгордене — с тех самых пор я его и не видел. Это была довольно высокая женщина, разумеется, в другой одежде, но с той же прической и такой же широкой лентой в волосах. У нее была особая манера кивать своему собеседнику, как будто заверяя его в том, что она поняла услышанное.

Не задумываясь, я выбежал на улицу и помчался к автомобильной парковке, возможно, для того, чтобы разглядеть ее получше. Но ее нигде не было — должно быть, она уже сидела в одном из отъезжавших автомобилей. Меня пробил озноб — так меня не колотило даже зимой.

На стойке бара меня дожидался недопитый коктейль, я вернулся в тепло, вернулся к людям. Ничего другого мне не оставалось. После многочисленных возлияний гости были в приподнятом настроении. Рокс крутился как белка в колесе. Никому не было до меня дела, я спокойно сидел в стороне. Пока не появился издатель Франсен. Проведя весь день на солнце и отметив каждую из восемнадцати пройденных лунок рюмкой водки, он раскраснелся как рак. Его ненадолго оставили наедине со своими клеточками, и Франсен подсел ко мне. Он едва заметно поманил меня указательным пальцем. Я наклонился, и он сказал:

— Поздравляю… Тебе конец…

— Не понял… — я подумал, что ослышался.

Франсен сделал шаг назад и провел тем же указательным пальцем по своей шее. Потом он как ни в чем не бывало присоединился к своей клетчатой супруге и клетчатой дочке. Они улыбнулись мне и кивнули в знак прощания. В качестве посыльного Франсен в своем безобидном наряде был весьма эффектен.

Я немедленно вернулся к себе в бунгало, запер дверь, окна, опустил жалюзи и не раздеваясь лег на постель. Что бы ни случилось, мне оставалось только ждать. В ресторане звучала музыка, в моей комнате царила тишина. Тишина не давала мне покоя. Я не сомкнул глаз до рассвета. Потом я сдался, достал коробок с блестками, проглотил таблетку и, разумеется, уснул еще до того, как яд начал действовать.

Проснулся я только в воскресенье вечером, ближе к пяти. Под действием снотворного я провел без движения много часов — во рту у меня пересохло, спина затекла. Яд все еще присутствовал в моем организме, замедляя мои движения и мысли. Только через час я более или менее пришел в себя и мог теперь показаться на глаза окружающим. Захватив чек из дешевого супермаркета, на котором Мод записала свой номер, я отправился в клубный дом. Номер я пока еще помнил, но себе уже не доверял. В конторе не было ни души, я подошел к телефону и позвонил.

Мод ответила после первого гудка и сказала, что целый день ждала моего звонка.

— Ты можешь говорить? — спросил я.

— Да… — ответила она. — А что может мне помешать?

— Вдруг ты не одна.

— Странный у тебя голос, — сказала она.