Гамлет, или Долгая ночь подходит к концу - [18]

Сперва, правда, у Валентины, его матери, было слишком много хлопот, чтобы заняться им. Она подвергла осмотру свои владения и установила: супруг, который так внезапно ударился в набожность, отсутствующий супруг, совершенно расстроил их состояние. Иначе говоря, он тянул соки из своих подданных не столь решительно, как подобало. Иначе говоря, поглощенный распрями, турнирами и пирушками, он не обдирал и не доил своих крестьян или, вернее, недостаточно сильно обдирал и доил их; готовясь к поездке, он даже влез в долги, взяв деньги под огромные проценты. Чем больше Валентина, которая сначала весело скакала по окрестностям, знакомилась с оставленным ей имуществом, тем сильнее приходила в ярость. И поклялась задать невиданную головомойку благородному Пьеру, когда он вернется… Если он вообще вернется.

Но он не вернулся. На войне гибнет множество людей, война никого не щадит, Валентина долго ждала. Некоторые приезжали много лет спустя, но воины Пьера, включая его самого, как в воду канули.

Жофи в это время подрастал. Он принимал участие во всех упражнениях и забавах будущих рыцарей; однако охотней всего пропадал у подножия горы в деревушке Конси, где среди крестьян было много жонглеров, которые поступали на службу то к одному, то к другому рыцарю, а также показывали свое искусство на церковных праздниках и на свадьбах. Только среди них Жофи чувствовал себя свободным от гнета отца, а теперь — матери. Простой люд не следовал никаким правилам и не помышлял о знатности. Родительский дом отбил у Жофи вкус ко всему этому.

Монастырь почтенного монаха Барнабаса находился поблизости. Монах знал своего воспитанника. Он бы с удовольствием направил его на духовную стезю, поскольку мирские рыцарские дела были Жофи не очень по душе. Но и в этом он не преуспел. Барнабасу пришлось ограничиться уроками: он учил Жофи письму, пению и игре на лютне, а позже помогал придумывать алиби в тех случаях, когда юноша слишком долго задерживался у деревенских в Конси. Вздыхая, Барнабас мирился и с тем, что он не всегда мог одобрить. К примеру, от него не укрылось, что Жофи проводил много времени в доме у некоего крестьянина, но не ради сего доброго малого, а ради его взрослой дочери Гертруды по прозвищу Крошка Ле; ее звали так потому, что она уже давно выучила и пела песни, которые именовались «ле». Эта Цирцея, как казалось обеспокоенному учителю, пленила его питомца.

Хорошо, что Жофи и Крошка Ле нашли друг друга, правда не совсем так, как предполагал Барнабас. Гертруда была молоденькая черноволосая и черноглазая девушка, которая относилась к визитам юного сеньора с благоговением и покорностью, с теми же чувствами она позволяла себя провожать и помогать при полевых работах… При этом она, так же как и ее отец с матерью, испытывала неописуемый страх: им всем могло бы прийтись плохо, их лишили бы имущества, если бы до ушей Валентины, владелицы Блэ, дошло бы хоть что-то. Любила ли Крошка Ле молодого господина? Ей и в голову не приходило задумываться над этим. Да и обсудить этот вопрос с ним навряд ли представлялось возможным: между ней и Жофи стояли не только ее родители, но и деревенская молодежь, которая насмехалась над Крошкой Ле за то, что та метила столь высоко.

Да, получилось так, что Ле все чаще и чаще бойкотировали. Ревнивые деревенские парни решили, что они легко справятся с господином из Блэ: они напали на Жофруа по дороге в деревню и стали ему угрожать. Потом они решили обезвредить его, распустив слух среди челяди в замке, будто Жофи и юная Крошка Ле обвенчались тайным браком и живут как муж и жена. Слух этот чуть не стоил жизни его распространителям, — благородная Валентина, которая правила суд во всей округе, велела их жестоко наказать. Но о самом деле она не проронила Жофи ни слова. Она обсудила это с монахом, и тот дал ей понять, что молодому господину следует предоставить немного свободы на земле, которой он будет впоследствии владеть, и что его надо защитить от мужичья, не признающего власть предержащих; это полностью совпадало с мнением сеньоры. Кроме того, ей было на руку, что Жофи, ее сын, наследник Блэ, развлекается, занят всякой всячиной и потому не вмешивается в дела управления.

В Провансе много прекрасных уголков, не мудрено, что Жофи и Крошка Ле хорошо проводили время. Нет, они не поженились, они хотели всего лишь наверстать то, что упустили в своем блаженном отрочестве. Крошка Ле не могла наслаждаться жизнью внизу, в деревне, а Жофи — в замке.

Сейчас Крошка Ле стала его крепостью, а он владельцем этой крепости: он ее защищал.

И у этой крепости были свои валы и рвы. Творец воздвиг ее на скалах, украсив восхитительными зубцами, выступами и садами. Но тот, кто захотел бы приблизиться к ней с оружием, потерпел бы поражение. Наверно, раскаленные стрелы могли бы сжечь крепость дотла. Но взять ее приступом сумел бы лишь тот, кто знал пароль. Тогда ворота распахнулись бы, а подъемный мост опустился бы.

Кто знал пароль?

Кому открыла эту тайну владелица крепости?

Жофи входил в возраст, и тут брат еще отсутствующего хозяина Блэ, граф, живший в том же краю, выразил желание на пасху посвятить в рыцари несколько молодых знатных господ. Он призвал и Жофи Рюделя. Эту торжественную церемонию граф затеял, видно, для того, чтобы собрать себе большую свиту и самому отправиться в крестовый поход. Какое горе для Жофи! Он исповедался благочестивому Барнабасу, излив ему, как водится, душу; правда благочестивый монах и сам все знал, знал, что Жофи хотел бы избежать торжества, назначенного на пасхальный понедельник. Но Барнабас призвал его к порядку, и, таким образом, Жофи в указанный день, в тот злосчастный день — впрочем, день прошел чрезвычайно мирно — был посвящен в благородный рыцарский сан, посвящен против воли в благородные рыцари.