Гамбит - [22]

Отец длинно выругался, а Сакс подумал: точно же, Томас сколько раз каленое железо руками хватал, лепил как глину. И сам кузнец тоже. Даже и не думалось как – то, что это колдовство, – оно ж всегда так было. Какие они колдуны-то? Кузнецы и есть. Это пастухам и всяким огородникам не положено ладить с огнем и железом, а кузнецам – положено, как же кузнец иначе ковать будет? И мудрый тот не на Томаса смотрел, а на фейри. Или все же на Томаса? Ллировы мороки!

Рядом с Саксом зашуршало. Скосил глаза: Томас тер подбородок. Верно, так и болит после братнего эфеса. Ну, Марк, дери его сворой! И сам хорош. Бросил друга, а если б его затоптали?

Сакс потянул Томаса за рукав, мол, что надо – услышали. Когда выбрались обратно в сарай, буркнул:

– Чего, дурной, полез?

– Сам дурной, – насупился приятель. – Я ж помочь хотел. Скажи еще, что не помог. – Глянул на смущенного Сакса и махнул рукой: – Да ладно, плюнули и забыли. Ты про девку лучше расскажи. В городе, что ль, познакомился?

Помявшись, Сакс мотнул головой:

– На озере же.

Невольно улыбнулся, вспомнив, как резал ей дудочку.

– Так она чего?.. – Томас открыл рот: догадался. – Да быть того не может! А что ж не зачаровала принца-то?

– А не знаю. Странная она, иногда что твое дите, а иногда… – Нащупал у пояса гребень, сжал.

Томас нетерпеливо хмыкнул.

– Она в холмы ушла. – Сакс вздохнул. – Гребень вот подарила, а потом ушла.

– Вернется, – убежденно заявил Томас. – Раз прям сама, своими ручками отдала – точно вернется! Только они ж такие… раз подарила, значит, выбрала. Ты теперь на мельницу ни-ни. А то ж они ревнивые, фейрито.

Про фейри Томас мог говорить бесконечно. Вот и в этот раз, пока таскали в дом воду, а потом валялись на сеновале, жевали выпрошенный у Томасовой матери свежий хлеб и запивали молоком, он рассказывал хрустальные сказки. Сакс слушал в охотку, переспрашивал. Не то чтобы он всему верил – да не могла его фейри ни кровь пить, ни в омут никого заманивать! Добрая она! – но вдруг чего пригодится. Томас тоже расспрашивал про Лиле, разглядывал гребень, и все ему не давало покоя, как это так Сакс с ней целую ночь ночевал – и ничего. Неправильная эта фейри, и Сакс раззява, то ли дело сам Томас! Вот бы он эту фейри – ух!

– Свою фейри ухай, – хмыкнул Сакс. – А эта моя.

Поделить всех фейри с Девьего озера они не успели, зато решили, что точно тот мудрый почуял Лиле, а не заподозрил кузнеца в колдовстве, так что и тревожиться не о чем, Лиле-то давно в своих холмах.

Около кузни послышались шаги и чужие голоса. Мать Томаса, тихая и робкая Гвенда, заглянула к ним на сеновал.

– Сынок, Даро, ступайте на улицу, мудрый приехал, Асгейрово питье привез.

При упоминании мудрого Томас вздрогнул, а Сакс едва не схватился за нож. Очень уж не хотелось показываться ему на глаза, вдруг все же узнал про фейри? Еще потребует гребень отдать… хотя откуда ему про гребень-то знать? Оборони Матерь от щучьих прихвостней!

Вместе с Томасом вышли вслед за Гвендой.

На площади, ровно между Саксовым домом и домом гончара, уже собралась вся деревня – от старого хранителя Фианна до его правнучки Сесили, сопящей в платке за материнской спиной. Мудрый, тот самый, что приезжал каждое лето перед солнцеворотом, что-то говорил деревенским, а перед солнечным камнем, тем, что остался еще со старых времен, творилось странное. Двое здоровенных парней в красном и желтом – Асгеройвых лучей – заканчивали складывать огромный костер, словно собирались жарить лося целиком, а деревенские дети все подносили им дрова. Небось половину деревенских поленниц разорили. Еще двое, в кольчугах под красно-желтыми плащами и с длинными мечами, топтались рядом с мудрым и поглядывали на народ, что твои пастухи на стадо. Нехорошо это было, неправильно. Сакс уже собрался потянуть Томаса обратно, нечего ему тут делать. Хотя, верно мудрый-то сказал, к чему костер, – а раз деревенские спокойно слушают, вон и отец с кузнецом тут же, значит, ничего страшного и нет. Знать бы еще, чего сказал…

Томасу тоже было любопытно – и весело, Томас он такой, о плохом дольше вздоха не думает. Он подмигнул Саксу и щипнул за бок мельникову дочку.

– Слышь, что мудрый говорил-то?

Она хихикнула. Зашептала, чтоб старик не слышал:

– Говорил, в городе колдунство приключилось. Принц не в себе стал да натравил на тебя слугу – все потому, что его зачаровали, принца-то. Вот теперь, значит, добрый Асгейр укажет на чаровника.

И костер, значит, для чаровника? Вот же щучье отродье!

– Пошли отсюда, а? – шепнул Томасу.

Тот пожал плечами:

– Да чего ты, не бойся, – и пошел к мудрому.

Односельчане неспешно, каждый в свой черед, творили перед камнем святой знак и отпивали Асгейровой водицы. Вон и отец прошел, и мельник, и мама, и кузнец. Потом Томас, а после него и Сакс. Сглотнул питье, горло сдавило от гадкого вкуса, собрался отойти, как заметил, что с Томасом что-то неладно. Приятель застыл на месте, смотрел на мудрого и не моргал.

Сакс его дернул за плечо – Томас не шевельнулся. Да что за Ллировы мороки? Оглянулся на отца, хотел его спросить и наткнулся на бессмысленный взгляд кузнеца: тот замер, словно и дышать забыл. Сакс чуть было не заорал в голос: что ж вы, щучье отродье, сделали?! Лишь помня о том, что вышло в городе, удержался.