Галопом по Европам - [42]

– О, я-я! Хочется. Я быть рад, начав давать концерты. Только это есть мало. Я желать приносить гроссе польза, ферштейн?

– Понимаю, понимаю. По-моему, ты слишком много от себя требуешь. Ты поешь, и этого вполне достаточно. Ты певец, я боец, каждый отвечает за свой участок. А агитация и насаждение хорошего настроения, как говорит Михайло Ломоносыч, есть первейшая задача актерского звена. Так что не комплексуй.

Петух, кажется, ободрился, и Колючий пошел дальше. Между холмами пасся Иржи Тырпыржацкий. «Хм, вот кто у нас остался совсем без полезных функций, – подумалось ежу. – И, кстати, тоже домашний товарищ-то. Начинаем превращаться из лесного воинства в скотный двор».

Лошак обрадовался тамбовчанину.

– Салют, Колючий! Покатаемся?

– Привет, Иржи. Конечно, покатаемся, только позже. Ты не видел Сэма?

– Нет. Найдешь – приходите. Покатаю обоих.

– Да что ты все «покатаю» да «покатаю»? – в сердцах спросил еж.

– Так это все, что я умею, ясный пан. – Тырпыржацкий тряхнул головой, отгоняя слепня. – Мне с вами весело, травы здесь тоже навалом, но и поработать хочется. Мы, копытные, созданы для дела.

– Да это просто сговор какой-то, – пробормотал тамбовчанин. – Я уверен, Михайло что-нибудь придумает на твой счет. Обязательно.

«Поздравляю, Колючий, ты заделался нянькой», – мысленно усмехнулся еж. Он даже не представлял себе, насколько оказался прав.

Через четверть часа одна из пичуг вывела ежа к стене, под которой спал скунс.

Американец сопел и причмокивал. Вокруг стоял невыносимый запах перегара. Колючий оторопел.

– Сэм! Ты что, напился, что ли?

Скунс не ответил, лишь перевернулся со спины на бок.

– Эй, Парфюмер! Просыпайся, алкаш несчастный! – Еж бросил зажигалку наземь и стал трясти друга.

– Уберите свои ракеты с Кубы! – еле ворочая языком, ляпнул Сэм.

– Давно уже убрали, ты чего?.. А! – Колючий смекнул, что американец бредит во сне, и заорал ему прямо в ухо:

– Подъем! Перл Харбор бомбят!

– А?! Где? – Скунс вскочил, выпучив глаза, и тут же рухнул. – О, моя голова!..

– Чего стонешь, болит?

– Да…

– Где же ты, пьяница, выпивку взял?

– У людей. Ты не сходишь за бутылочкой? – прохрипел Сэм.

– Угу, сейчас все брошу и пойду тебе опохмел добывать, – сказал Колючий.

– Боже, храни Америку, – проблеял Парфюмер, пряча голову под лапы.

Еж критически осмотрел товарища. Жалок был Сэм, весьма жалок. Шерсть потеряла блеск, свисала клочками, глазищи красные, как запрещающие сигналы светофора, нос побледнел, щеки впали.

– Да-с, краше в гроб кладут, как говорят твои любимые люди, – оценил Колючий. – Как же они тебя напоили-то?

– Я сам. Умыкнул из вагончика.

– Герой, блин. Пойдем отсюда, вдруг строители захотят тут пошариться.

Скунс еле-еле встал на дрожащие лапки, сделал шаг, другой и снова повалился на живот.

– Не могу. Мутит, и слабость страшная, – выдохнул он. При этом муха, пролетавшая перед его мордочкой, вдруг резко изменила траекторию полета, бедняжку заболтало в воздухе, она смачно влепилась головой в древний кирпич, отскочила и затихла где-то в траве.

– Силен, – прокомментировал еж. – Лежи тут, я гляну, чем люди заняты.

Тамбовчанин пробежался до края стены.

– Ну, почему я такой везучий? – пробормотал Колчючий себе под нос. – А вот и люди.

Двое рабочих шли к развалинам, неся какие-то инструменты, назначения которых еж не знал.

– Ломать тоже с умом надо, – рассуждал один из строителей. – Сейчас примеримся, а потом жахнем.

– Хех, тебе лишь бы с тротилом поиграться, – противным голоском сказал второй.

– Не выпендривайся! Я знаю, что тебе тоже нравятся хорошие взрывы, – ответил первый.

Колючий решил, что слышал достаточно. Замок собираются взорвать! Надо было срочно предупредить Михайло.

Еж засеменил обратно к скунсу.

– Ходу, Сэм! Сюда идут рабочие. Капец развалинам, разнесут тротилом.

Стонущий Парфюмер не пошел, а практически пополз в глубь развалин. Колючий прихватил зажигалку – ну, нравилась ему эта опасная человеческая вещица! – и стал подталкивать Сэма сзади.

– Ой, не колись! – вскрикнул американец.

– Терпи, казак, атаманом будешь, – пропыхтел тамбовчанин.

Стали различимы голоса людей.

– Черт, черт, черт! – запаниковал еж. – Можешь ты шевелиться быстрее, бухарик заокеанский?

– Нет, – с тупым безразличием признался скунс. – Брось меня, Колючий. Спасайся сам, предупреди всех о взрывах.

– Тоже мне, герой похмельного сопротивления. Мы друзей не бросаем, мог бы это и запомнить. Блин!

Обернувшись, тамбовчанин увидел двух мужиков, с интересом рассматривающих его и Сэма. Рабочие медленно подходили к друзьям, не успевшим спрятаться.

– Тихо, сейчас зверюшек заловим. Ты хватай ежа, а я енота, – сдавленно прошептал один из строителей.

– Почему как ежа, так сразу я? – запротестовал другой.

– Заткнись, спугнешь.

От отчаянья у ежа заработала творческая мысль, да так, что он потом долго собой гордился.

– Можешь выстрелить своей химией? – спросил Колючий у скунса.

– Попробую, – неуверенно вякнул Сэм.

– Дурында, сзади тебя два человека! Они уже тянутся к тебе хищными лапами! – громко сказал тамбовчанин.

Испуг оживил Парфюмера. Он задрал хвост в боевую позицию и, не глядя, шарахнул струей в направлении людей. В этот момент Колючий щелкнул зажигалкой и поднес ее к струе Сэма.