Галобионты - [5]

Не имея обыкновения останавливаться на полпути, Дзержинец добросовестно просматривал одну за другой папки, аккуратно составляя их быстро растущую стопку. Он не предполагал, что на это занятие уйдет так много времени, а ему еще нужно было попасть в архив. За стеной в коридоре послышались чьи-то торопливые шаги. Дзержинец замер. Приподняв дверцу сейфа, чтобы она не заскрипела, он очень медленно и осторожно закрыл его и зашел за стоявший рядом несгораемый шкаф. Эта предосторожность оказалась лишней – в кабинет так никто и не вошел. Но Дзержинец не спешил выходить из своего укрытия – открыв предпоследнюю, одну из самых пухлых папок, он полностью погрузился в чтение.

В папке была собрана информация, касавшаяся некоего ученого-генетика, занимавшегося сращиванием клеток различных живых организмов. Термин «трансгенные животные» ничего не сказал Дзержинцу, но тем не менее, ознакомляясь с материалами, он, тогда еще молодой лейтенант, почувствовал, как у него засосало под ложечкой от предчувствия стоящей находки.

Эти документы отличались от всех просмотренных ранее тем, что здесь автор изобретения не предлагал свои услуги ни правительству, ни человечеству. Он-то как раз и не торопился докладывать о результатах своих разработок в области генной инженерии и молекулярной биологии. Зато Антоном Николаевичем Степановым – так звали исследователя – занялся некий резидент. К материалам прилагалось несколько фотографий, сделанных в ресторане. Дзержинец внимательно рассматривал Степанова, очкарика лет тридцати пяти с глубокими залысинами и оттопыренными ушами. В этом неказистом с виду человеке присутствовало нечто такое, благодаря чему Дзержинец вполне мог бы поверить, что видит гения. Напряженный взгляд водянистых круглых глаз, вертикальная морщинка на лбу, тонкие сжатые губы… В чертах этого бесцветного лица ощущалась глубокая мысль, недоступная пониманию обычного человека.

Чем дольше читал Дзержинец, тем сильнее его охватывало волнение. Особенно его впечатлила информация о том, что Степанов занимается преимущественно водными, а конкретно, морскими обитателями. Сам Дзержинец некоторое время пробыл в дельфинарии одного южного курортного города. Его очень интересовали исследования в этой области, и он вполне серьезно относился к возможности привлечения дельфинов к каким-либо ответственным военным операциям. Последняя докладная записка гласила, что Степанов в данный момент работает в лаборатории НИИ Биологии в Москве.

Дзержинец аккуратно положил папку на место, просмотрел для полного душевного спокойствия последнюю папку с материалами о размножении бактерий в вакууме, после чего запер сейф и осторожно вышел из кабинета.

Две недели он прорабатывал свой план, изучал все, касавшееся Степанова. Получилась папка, втрое превышающая объемом найденную в четыреста тридцать девятом кабинете. И только после этого Дзержинец заговорил об ученом со своим непосредственным начальником.

Нельзя сказать, что шеф воспринял инициативу своего ретивого подчиненного с большим восторгом. Скорее наоборот, он долго и слышать не хотел ни о каком Степанове. Однако, Дзержинец не относился к тем, кто отступается от задуманного, натолкнувшись на первое же препятствие. Без преувеличения можно сказать, что Дзержинцу пришлось совершить подвиг, сравнимый с подвигами Геракла или Самсона. Но как бы там ни было, он своего добился. Именно ему, хотя и негласно, принадлежала заслуга создания секретной лаборатории при том самом дельфинарии, в котором Дзержинцу когда-то довелось побывать.

Первые годы Дзержинец тщательно курировал деятельность своего подопечного. Начальник тоже живо интересовался исследованиями биолога. Но потом пришла первая волна смутных времен, именуемая в Новейшей истории Перестройкой. И всем стало все равно, что где творится. Главная проблема сузилась до самых мелких масштабов: удержаться на насиженном месте. Это удалось далеко не всем. Кстати, шеф Дзержинца слетел одним из первых. Сам он благополучно сумел дослужиться сначала до капитана, потом – до майора, а в 1990-м году ему присвоили звание подполковника.

Он не сомневался, что переживет вторую, и самую большую волну, смутных времен так же успешно, как и первую – у него не было для этого никаких оснований. Напротив, Дзержинец был уверен в себе на все сто процентов. Он знал, что сможет добиться очень многого и уверенно шел к своей цели, преспокойно наблюдая за теми, кто, идя с ним бок о бок, срывался вниз и бесследно исчезал где-то вдалеке, моментально вылетая из памяти своих бывших коллег.

Дзержинец не сомневался также, что совершает единственно правильный поступок. Впоследствии, по прошествии многих бурных лет, ему не раз доводилось утверждаться в верности своего поступка.

Жаркой душной августовской ночью девяносто третьего года по коридору четвертого этажа здания Безопасности спокойной, но решительной походкой шел Дзержинец – сухощавый мужчина, небольшого роста, крепкий и энергичный. Никто не обратил внимания, что в запыленном сейфе в углу четыреста тридцать девятого кабинета стало на одну папку меньше.