Галлоуэй, мой брат - [52]

Видя свою победу, Данн собрал силы и отвел кулак назад для завершающего удара, но Логан Сакетт, который только притворился ослабевшим, резко выбросил вперед правую руку. Кулак проскользнул под замах Данна, обрушился ему на подбородок как молот и остановил великана. Бак Данн замер, ошеломленный, кулак его повис, и тогда Логан Сакетт нанес два коротких яростных удара обоими кулаками — левым в лицо, а потом сокрушительный апперкот справа в живот.

У Данна подогнулись колени, а Логан Сакетт добавил еще раз справа в лицо.

Бак Данн начал оседать. Он ударился коленями в пол, и Пит Данн отчаянно закричал:

— Нет! Нет, па! Тебя нельзя одолеть! Никто не сможет!

Бак Данн поднялся рывком, ошеломленный, трясущийся, невидящим взглядом разыскивая своего врага. Логан Сакетт наливал себе пива в стакан, и Данн кинулся на него. Логан Сакетт поднял ногу ему навстречу — сапог против груди Данна, колено согнуто. Потом он распрямил колено, Данн отлетел назад и снова повалился на пол.

Логан Сакетт прополоскал разбитый рот пивом, потом проглотил его.

— Лежи, дурак проклятый, — сказал он. — Ты уже свое получил, хватит с тебя.

Бак Данн с ненавистью смотрел на него.

— Если бы… если бы я мог встать, будь ты проклят, я бы…

— Выпей пива, — сказал Логан. — Ты здорово дрался.

Он подошел, взял Данна за руку и помог подняться на ноги, а тот едва удержался, опершись на стойку. Логан придвинул к нему пиво.

— Холодное, — сказал он. — Приятно после драки и перед дальним путем.

Бак взглянул на него.

— Можешь не вдалбливать это мне в мозги, — сказал он. — Надо было мне послушать Рокера…

* * *

Снаружи, на улице, было жарко. Ник Шэдоу стоял перед платной конюшней, укрывшись от посторонних взглядов. Галлоуэй поместился в проеме двери, держась в тени, чтобы лучше видеть. Шум драки в салуне прекратился.

— Кто-то победил, — сказал Шэдоу, — а кто-то проиграл.

Из лавки вышел Пармали.

— Полагаю, все кончено, — сказал он.

— Не совсем, — сказал Олли Хаммер, — не совсем.

— Почему же нет? — поинтересовался Пармали. — Там внутри все закончилось. Если победили ваши люди, они выйдут сюда, на улицу, искать остальных наших.

— А как насчет вашей компании? Они что, не выйдут? Пармали улыбнулся.

— Они знают, что мы тут справимся, — сказал он спокойно.

— Мы? Ты, пижон такой? Оставь это дело Шэдоу, или своему двоюродному братцу, или кем там он тебе приходится.

— Троюродным, я полагаю. О, они прекрасно могут с этим справиться, Хаммер, но если вы предпочитаете меня, то я к вашим услугам. Можете вытаскивать свой револьвер, когда вам будет угодно.

— Вот это разговор джентльмена, — сказал Олли Хаммер. — «Вытаскивайте, когда вам будет угодно», — передразнил он. — Уж конечно я…

Его рука молнией метнулась к револьверу.

Револьвер Пармали оказался на мгновение быстрее, его выстрел раздробил правую руку Олли, и револьвер выскользнул из нее на землю.

— И чтобы показать вам, что это было не случайно… — сказал Пармали и выстрелил снова. Пуля ударила в рукоятку револьвера, валяющегося в пыли. — Мне просто не хочется слишком взвинчивать счет, Хаммер, — сказал Пармали. — Я скотовод, а не ганфайтер.

— Ничего, еще не вечер, — сказал Олли Хаммер. — Хадди пока что там, на горе. И когда он свою работу кончит, ни одного Сакетта не останется. А кроме него, есть еще Рокер…

Пармали сунул револьвер обратно в кобуру и перешел через дорогу к Галлоуэю.

— А в самом деле, как с этим быть? Не подняться ли нам наверх, на помощь Флэгану?

— Флэган не нуждается в помощи. К тому же отлично знает, что он на горе один. Он будет стрелять во все, что шевельнется. И если мы полезем наверх, то просто усложним ему дело. Пусть заканчивает в одиночку.

Он подтянул брюки.

— Поехали-ка все домой. Нам еще надо кое-какие ограды поставить. А скоро придется устроить «постройку амбара», а после нужно будет срубить себе дом.

— Галлоуэй показал в сторону гор. — Я хочу выходить по утрам, глядеть на эти горы и знать, что ничего не может случиться слишком уж плохого, пока есть на свете такая красота. Мой папаша любил говаривать, что когда гниение и разврат приходят в грады человека, его все еще ждут пустыни и горы. Города созданы для денег, но высокие горы — чисто для души.

Я рассчитываю прожить свою жизнь именно здесь, где я могу слышать, как бежит вода, и видеть, как листья осин становятся золотыми осенью и снова зеленеют весной. Я хочу, проснувшись утром, видеть, как мой собственный скот кормится на лугу, и слышать, как лошади переступают с ноги на ногу в своих стойлах. У меня в жизни не много было возможностей учиться по книжкам, но все здесь — вроде книжки, которую может читать каждый, кто молча постоит на месте. Это — края Ла-Платы, и я пришел домой.

Глава 18

Ветер выводил свою прерывистую песню среди застывших на страже деревьев. Ниже разбросанных передовых постов теснились темные, батальоны сосен, как вражеская армия, готовая выступить против меня, и где-то у нижней кромки этой черной полосы лежал человек с винтовкой, которая уже меня подстрелила, и с пулей, которой он собирался добить меня.

Верн Хадди уже попробовал крови, ее вкус не остыл у него на губах, и его терзала жадная жажда — ему хотелось еще крови… а я лежал, и тело мое было разорвано его пулей и вздрагивало при каждом вдохе, куртка где-то потерялась, надвигалась ночь — а я лежал и ждал, пока он двинется.