Галлант - [13]
Здесь нет других девчонок, локтями пробивающих себе путь к раковине, набирающих горячую воду, отталкивающих Оливию плечами, чтобы сделать прическу или полюбоваться собой, потому она медлит у зеркала, изучая отражение, как множество раз вглядывалась в дневник матери, ища подсказки – кто она такая, откуда взялась…
Вот глаза, темно-серого цвета. Кожа – бледная, но не фарфоровая. Волосы, почти угольно-черные.
У раковины лежит маленький гребень, спинка украшена голубыми цветами. Погладив изящные зубцы, Оливия берет его и закрепляет над ухом.
Голубые цветы словно светятся на ее идеально прямых волосах, кончики которых достают до плеч. Весной в порыве гнева Оливия обрезала пряди. Ее бесила официальная прическа воспитанниц школы Мериланс – косы, поэтому она украла ножницы и обкорнала волосы до воротника – чтобы заплетать было нечего.
Вспомнив перекошенное лицо матушки Агаты, ее бессильную ярость, Оливия слегка улыбается. Вытаскивает из волос гребень, кладет на место. Почему бы не набрать ванну?
Она открывает краны, откуда бьет чистая горячая струя, исходя паром. Раздевшись, Оливия забирается в воду и наслаждается почти болезненным жаром. Вдоль стены рядом с ванной выстроились три изящных флакона, все чуть не до верха полные. Пробки тугие, Оливия с трудом открывает одну, но бутылка выскальзывает и падает в воду. В считаные секунды на поверхности вскипают душистые пузырьки; Оливия смеется – негромко, с придыханием, – до того ей кажется нелепым происходящее. День, что начался с чистки картошки на кухне Мериланса, окончился здесь – в доме, где не оказалось ее дяди, зато нашелся мальчик, который хочет, чтобы она ушла, – в ванне, полной лавандового шампуня.
Оливия ныряет под воду, где тихо и темно, стучит в бортик, и звук негромко разносится по помещению. Словно эхо капель дождя, что барабанят по крыше садового сарая. Она лежит в воде, пока та не остывает и кожа не сморщивается, и даже тогда решает выбираться только потому, что ее ждет обещанный ужин и постель.
Оливия встает, мысли путаются, руки и ноги тяжелеют. Укутавшись в роскошное белое полотенце, подходит к зеркалу, затуманенному паром. Возможно, все дело в горячей ванне, но щеки Оливии выглядят куда румянее, кожа стала не такой бледной, будто она смыла прежнюю себя, как лавандовую пену.
Одежда так и валяется кучей серых тряпок на полу. Сжечь бы, но это все, что у нее есть. Оливия открывает шкаф, собираясь бросить туда свой наряд, и замирает.
Несколько вешалок на перекладине пусты, но остальное пространство забито платьями. Оливия перебирает хлопок, шерсть и шелк.
Кое-что поедено молью, петли от времени ослабли, и все равно она в жизни не касалась такой красивой одежды.
Совершенно ясно, что комната когда-то принадлежала какой-то женщине; столь же ясно, что та больше здесь не живет, хотя удивительно, сколько после нее осталось вещей. И еще удивительнее, что комната в полной сохранности, нетронутая – флаконы в ванной, гребень у раковины, платья в шкафу, – будто хозяйка в любой миг может вернуться.
Заглянув в комод, Оливия находит ночную сорочку. Слишком большую и длинную, но какая разница? Ткань мягкая и теплая, поэтому Оливия с наслаждением в ней тонет.
Она не слышала, как приходила Ханна, но на пуфике ее поджидает маленький чайный поднос, а на нем – миска тушеного мяса, ломтик хлеба, кусочек масла. А еще – персик. Из прорези замка в двери торчит золотой ключик. Прижавшись ухом к дереву, она поворачивает ключ, наслаждаясь скрежетом защелки и весом металла в своей руке.
Мясо сытное и горячее, у хлеба хрустящая корочка, а внутри нежный мякиш; персик идеально сладкий. Покончив с ужином, Оливия падает в постель в полной уверенности, что никогда не ощущала себя такой чистой и спокойной.
Ты желанна. Ты нам нужна. Твое место здесь.
Оливия будто кутается в эти слова: пусть эхом звучат в голове, но тело ее утопает в перине, а душа отдается сну, и слышит она лишь голос Мэтью:
«Мой отец это письмо не посылал», – сказал кузен, бросая конверт в пламя.
Но если его написал не Артур Прио́р, то кто же?
Боюсь, ее щеки касалась не моя рука,
Не мой голос произносил слова,
Не мои глаза смотрели, как она спит…
Глава шестая
Сон никак не идет.
Дом слишком велик и слишком тих. Не слышно привычного шума, ни тебе скрипа пружин, ни шагов матушек, ковыляющих по коридорам, или уличного гула за стенами школы.
Вместо сонного сопения пары десятков девочек – только дыхание самой Оливии да шорох простыней, когда она вертится на чересчур большой кровати.
Поэтому Оливия лежит без сна в обнимку с дневником матери и вслушивается в мелодию Галланта.
Годами Оливия изучала музыку Мериланса, шарканье босых ног в носках по полу, сонное бормотание посреди ночи, посвистывание и щелканье труб отопления, стук трости старшей матушки по деревянному настилу, когда директриса обходила владения.
Но здесь, в чужой постели, Оливия не слышит ничего.
Чуть раньше доносились звуки шагов Ханны и Эдгара, еле различимый шум их голосов в коридоре. Щелчок захлопнувшейся двери: Оливия догадалась, что это был Мэтью. Но уже поздно, все стихло, остался только приглушенный покой, стены слишком толстые, замки и ставни не пропускают ночь в дом.
