Галина Вишневская. Пиковая дама русской оперы - [44]

Вишневскую называют лучшей певицей современности. А Таубмен из «Нью-Йорк таймс» придумал афоризм: «Вишневская – нокаут в глаза и в уши».

После такого успеха Вишневской предложили сольный концерт в Карнеги-холл, билеты были раскуплены моментально. И тут же она получила приглашение «Метрополитен» в следующем сезоне петь в любой опере, какую только сама выберет. Вишневская неожиданно для себя выбрала «Аиду», которую уже не исполняла в СССР. Далее последовали несколько концертов с тем же оркестром и сольный концерт в Бостоне, аккомпанировал Александр Дедюхин[134] – пианист Ростроповича, оставшийся после его гастролей, дабы работать с Вишневской.

Вишневская с волнением ждала гастролей 61 года, петь «Аиду» с незнакомым коллективом, в совершенно новых, непривычных для нее условиях страшно и одновременно интересно.

К сожалению, работа началась с конфликта с Джоном Викерсом[135] – Радамесом. Система работы в русских, а позже советских театрах предполагала многочасовые репетиции, в то время как в Америке певцы давно уже учили свои партии с пластинок, т. е. с чужого голоса. Вишневская любила репетиции и могла хоть целый день проводить на сцене, лишь бы уладить все технические вопросы, чтобы в итоге не забивать себе голову думами, из какой кулисы выйти, где стать, а полностью отдаваться пению, а Викерс спешил завершить репетицию, в это время его жена в Канаде рожала, а он из-за работы не мог быть рядом с любимой!

Вишневская была взбешена таким отношением. В Советском союзе, как бы много плохого о нем ни говорили, все было не так. Если иностранец заходит в магазин, продавец обязан обслужить его первым, он гость. В театре к гастролерам особое внимание, все для них, а тут…

«При всей работоспособности и актерской одаренности, она не могла сыграть женскую нежность, ласку, чистоту, доброту, восторг, наивность: всегда и во всем лезли наружу ее основные человеческие качества: злоба и надменность. – Говорит в своем интервью для испанской газеты «Ельмундо» Евгений Нестеренко[136]. – Поэтому для меня она никогда не была ни Татьяной, ни Марфой в «Царской невесте», ни Франческой. Она роскошно одевалась, лицо и руки всегда были ухожены, можно сказать, что она была красивой женщиной – некоторые виды змей тоже красивы. Но ее художественная индивидуальность подходила только для таких ролей, как Катарина в «Укрощении строптивой», Катерина в «Леди Макбет Мценского уезда», Полина в «Игроке» Прокофьева, да еще для леди Макбет в опере Верди «Макбет» – если бы голоса и техники хватило».

Мягко говоря, нелестный портрет. Впрочем, в каждой шутке, как говорится, есть доля шутки. И художник, когда пишет портрет, обычно использует не только светлые краски. Но продолжим. Не успела русская прима опомниться, как получила новый удар – принесли костюмы, в которых ей предстояло петь «Аиду»: «Мне они не понравились: тяжелые и невыразительные, неинтересные по цвету, стилем они напоминали вечерние платья в витринах на Пятой авеню». В общем, решила выступать в собственном, специально привезенном костюме: «Это мой образ, моя роль».

Конечно, понять Вишневскую можно, она привыкла, что в Большом театре весь костюмный цех к ее услугам, ее платья шились преимущественно из атласа, из которого делались балетные туфли, очень выразительный блестящий материал. И теперь она не желала уступать достигнутого. Но и театр перед ней ни в чем не провинился. Есть такое понятие как ансамбль, это значит, что весь спектакль, все его оформление должно быть выдержано в определенном стиле, а следовательно, невозможно допустить, что весь коллектив будет одет в египетские наряды из крашенного шелка и льна, а одна певица выступит в чем-то совсем ином. А если ко всему прочему в спектакле задействованы артисты из разных стран, и соответственно, разных театров, они что, должны везти каждый свои костюмы? Представляете, какая неразбериха получится!

В результате сошлись на компромиссе: Вишневской пошили точно такое же платье, как то, к чему она привыкла, но фисташкового цвета, как раз под цвет глаз.

Третий удар подстерегал ее буквально перед выходом на сцену. Аида – темнокожая рабыня, следовательно, актрису следовало загримировать с ног до головы. И вдруг ей прислали гримера-мужчину. Так и хочется вспомнить фильм «Бриллиянтовая рука» – «Руссо туристо – облико морале», который в то время, разумеется, был еще не снят. Для советской актрисы, да еще в ту пору, подобное неприемлемо. Самое время громко кричать знакомое слово «провокация» и бежать в чем есть из театра. Но куда убежишь, уже увертюра?

В общем, можно понять, в каком состоянии Вишневская выскочила на сцену, а ведь в этот раз «Аиду» предстояло петь не на родном русском, а на итальянском. Вообще, мировая практика относится к спектаклем с многонациональным составом исполнителей следующим образом: чтобы не бросать орел-решка, выбирая язык, на котором будет исполнена опера, все иностранные оперы поются на языке оригинала, и не важно, происходит дело в Нью-Йорке или Париже, где бы то ни было – оперу Верди будут петь на итальянском и точка.

На сцене Вишневская тут же забыла былые неприятности с костюмерами и гримером, сосредоточившись на своей ненависти к Викерсу, вообще на него не смотрела. А ведь по сцене они должны полюбить друг друга. Прямо скажем, жест не слишком профессиональный, могла бы взять себя в руки, если бы захотела. С другой стороны, он бы тоже мог подойти и извиниться. Примадонны всегда в дурном расположении духа, а если женщина неправа, перед ней нужно извиниться. Хорошо хоть Викерс оказался не промах: поняв, что дальше так продолжаться не может, «он в первом же антракте, тут же на сцене, подошел ко мне, подхватил на руки и несколько раз подбросил вверх. На этом был заключен мир и уже на всю жизнь. Потом я пела с Викерсом «Аиду» в Лондоне. Я очень люблю и уважаю этого замечательного артиста».