Галилео Галилей. Его жизнь и научная деятельность - [27]

Всякое положение представляет и слабое место, и оборотную сторону, и мудрецом можно назвать только того, кто постоянно помнит это и сообразует с этим свою жизнь. Древняя Европа жива была героями и мудрецами; новая Европа начала жить святыми и мучениками и продолжает жить ими и до сего времени, хотя и под разными, с первого взгляда, формами. Христианство первых веков, христианство Византии и Рима, лютеранство, первая революция, иезуитство, современное христианство и социализм служат, конечно, очень различным богам, но они – явления одного и того же порядка, потому что в основе их лежит фанатизм и нетерпимость. «Чем будут живы люди» Европы впоследствии – сказать трудно; может быть, вновь воскреснут идеалы мудрости и геройства, а может быть, возникнут и совершенно новые идеалы; но идеалы мученичества, как необходимо связанные с фанатизмом, едва ли будут их идеалами. Уже и теперь Европа в лице лучших своих представителей значительно освободилась от фанатизма и нетерпимости. Современные ученые, если не совсем, то уже в немалой степени свободны от предвзятых взглядов и хотя могут увлекаться общими идеями своего века и веяниями времени, но скорее других способны отнестись к этому критически. Так что даже в наше время, хоть и с некоторыми оговорками, но уже можно сказать, что существует среда, в которой всякое новое мнение может быть выслушано и разобрано sine ira et studio.

Характеристическою особенностью новейшей европейской цивилизации является стремление к постоянному изменению, борьба со всяким застоем и неподвижностью. Начиная с покроя платья, с прически, с образа жизни, эта борьба против однообразия, постоянства, азиатской неподвижности стремится проникнуть всюду. Этим же отсутствием неподвижности характеризуется и европейская наука: сохраняя свой общий облик, она, в сущности, постоянно меняется. Нет такого научного положения, которое время от времени не подвергалось бы поверке; такому пересмотру подвергаются даже аксиомы геометрии; а результатом этого являются новые взгляды на все содержание того или другого отдела знания и часто совершенно новое понимание его. Европейская религия также не должна оставаться в стороне и не подчиняться этому весьма естественному закону европейской цивилизации.

Действительно, в физическом мире, при видимом тождестве, все постоянно изменяется. Сам человек не только переживает годы младенчества, отрочества, юности, зрелости и старости, но и меняется каждый час, каждую минуту. Атомы, составляющие его тело, не могут оставаться одними и теми же и постоянно заменяются новыми. Поэтому не может оставаться одним и тем же и наше сознание, наше миросозерцание, наше убеждение. Следовательно, в наших общих понятиях, убеждениях, верованиях не может быть никакой ортодоксии, и практика показывает, что всяких ортодоксии столько же, сколько отдельных людей. Если бы такой взгляд проник в умы людей гораздо раньше, то истории не пришлось бы быть свидетельницей тех печальных столкновений, какие постоянно возникают между «верой», то есть вошедшим в плоть и кровь знанием, в той степени приближения к истине, какая была возможна «во время оно», и знанием текущим, к которому приводит продолжающаяся на нашей планете разумная жизнь. Ничто так не задерживало приближений к истине, как фанатизм и нетерпимость; поэтому задача просвещения и воспитания должна состоять именно в освобождении человеческого ума, насколько это возможно, от всякого фанатизма – в такой его подготовке, чтобы, свергая одних идолов, человек не ставил бы на их место тотчас же других и во имя последних не подвергал бы гонению людей, остающихся верными первым; хорошо бы помнил, что эти заблуждения разделял он сам еще недавно, что их разделяют близкие ему люди и что нельзя их за это казнить и страхом наказаний, презрением, лишением прав и преимуществ приводить их в новую веру, как бы ни казалась она нам привлекательной. Истинно просвещенный человек должен быть другом истины и хорошо помнить, что и теперешние воззрения не представляют абсолютно последнего слова науки и философии; оно последнее только в этом году, в этот час и в эту минуту, но в следующую минуту, в следующий час является уже скептицизм, ересь, которую сколько ни гони – она свое дело сделает и внесет в веру, в убеждение свою поправку, а может быть, даже значительно изменит и то, и другое.

Если мы посмотрим теперь на процесс Галилея с возможно более общей точки зрения, забыв на минуту о нашем сочувствии к одной и отвращении к другой стороне, то, очевидно, придем к заключению, что верно одно из двух: или обе стороны правы, или обе же виноваты. Они обе правы, так как сделали все возможное: одна – для торжества нового учения, другая – для защиты старого порядка вещей. Они обе виноваты, потому что первая слишком страстно домогалась быстрого торжества нового учения, а вторая оказалась настолько близорукой, что не сумела воспользоваться этим учением и приурочить его к себе, хотя располагала для этого множеством средств, и главное – исключительным правом толковать Священное Писание по своему усмотрению. Свою виновность в этом отношении обе стороны на деле признали впоследствии и сами: первая – тем, что узнала метод, которым достигает своих великих целей наша великая учительница природа, – метод крайней постепенности и бесконечно малых изменений, которому обязательно должны следовать и ученики ее в способе раскрытия и разглашения ее тайн; вторая же – тем, что на основании того же Священного Писания успешно провозгласила два новых догмата – «непогрешимости папы» и «непорочного зачатия святой девы», и тем, что уничтожила «спасительный» эдикт, осуждавший новую астрономию…