Галицко-Волынская Русь - [53]
Повторения ситуации минувшего года, когда войска Мономаха и его союзников в бесплодной осаде два месяца держали волынскую столицу, на этот раз не произошло. Ярослав Святополчич не смог оказать никакого сопротивления и «бежа… из Володимера в Ляхы»[716]. По версии Ипатьевской летописи, он бежал в Венгрию[717]. Этой последней отдают предпочтение современные исследователи[718]. Нетрудно понять причину этого поступка. В некоторых источниках она недвусмысленно читается в фразе, прибавленной к сообщению о бегстве князя: «…и бояре его и отступиша от него»[719]. Новым владимирским князем стал Роман Владимирович, один из сыновей Мономаха[720].
Историки справедливо обращают внимание на свидетельство летописи об отступничестве бояр, связывая с этим немаловажным событием бегство Ярослава[721]. Некоторые авторы характеризуют поведение бояр как «измену» своему князю[722] или как «боярский мятеж», начавшийся, «видимо, не без влияния Мономаха»[723]. Следовать такой интерпретации значило бы неизбежно сводить конфликт лишь к княжеско-боярским отношениям, что неправомерно сужает его социальную основу. В Волынских событиях 1117–1118 гг. наряду с княжескими интересами столкнулись политические интересы общин — владимирской, киевской и др. Это наложило свой отпечаток и на характер летописных известий. В Никоновской летописи вместо бояр, отшатнувшихся от Ярослава, значатся вой: «…а воя его (Ярослава. — А.М.) отступиша от него»[724]. Правы те исследователи, кто видит в этом свидетельство участия в конфликте более широких социальных сил, нежели только княжеско-боярские круги[725]. Поэтому, гораздо более соответствует исторической действительности вывод о том, что Ярослав был вынужден бежать в чужую страну, «лишившись поддержки владимирской общинны»[726].
Перемена в отношении владимирцев к своему князю Ярославу — от полной поддержки и совместных действий в условиях вражеской осады до фактического изгнания и лишения княжеского стола — не представляет собой ничего необычного. Подобные случаи здесь уже имели место в недалеком прошлом и были обусловлены непосредственной реакцией общины на то, насколько тот или иной князь в понимании «людей» по своим личным качествам соответствовал основным политическим задачам, стоящим перед общиной, насколько успешно он с ними справлялся. В аналогичной ситуации оказался в свое время Давыд Игоревич: пользуясь поначалу доверием и поддержкой владимирцев, он затем лишился этого и должен был бежать из города. «Причина такого нерасположения, — пишет И. Я. Фроянов, — крылась в неумении Давыда Игоревича княжить, принося благо Владимирской волости. Владимирцы, возглавляемые этим князем, не только не восстановили свою власть над Перемышлем и Теребовлем, но и попали в более тесную зависимость от Киева»[727]. С тем же основанием сказанное можно было бы отнести и в адрес Ярослава Святополчича.
Поддержка общиной князя естественным образом означала поддержку и сотрудничество с ним бояр, общинных лидеров, и наоборот. Данное обстоятельство хорошо просматривается в источниках применительно к описываемому нами эпизоду. Когда владимирские бояре («вельможи», по выражению В. Н. Татищева) выступают посредниками на переговорах своего князя с Мономахом и его союзниками, Ярославу удается сохранить за собой владимирский стол[728], что, видимо, и вызвало досаду Мономаха. О важной и подчас решающей роли бояр, выражающих волю общины в урегулировании княжеских конфликтов, красноречиво свидетельствует уже отмечавшийся нами случай, когда вмешательство киевского духовенства и бояр заставляет Мономаха и его союзников отказаться от намерения лишить Святополка Изяславича киевского стола и пойти на примирение с ним[729].
Совсем иное положение сложилось на Волыни в 1118 г. Община была недовольна внешнеполитическими неудачами Ярослава. Предпринятые им меры по восстановлению суверенитета Владимира над территориями Погорынья и будущей Галичины закончились полным провалом и стоили многих жертв. Такой князь не мог больше пользоваться доверием общины. Поэтому от него и отступились бояре — общинные лидеры. Таким образом, поддержка боярами своего князя обусловлена и свидетельствует о поддержке князя со стороны всей общины, «людей», а во время войны — «воев». И наоборот, отступничество бояр или «советников» дает основание князю быть уверенным, что он не получит поддержки и «воев». Вот почему князь, как сообщает Я. Длугош о предшественнике Ярослава на владимирском столе Ярополке Изяславиче, получив предупреждение: «…не хвались советниками и воинами… ибо все с врагом твоим Всеволодом думают и предадут тебя», бежит из своей земли, «имея всех советников и воинов на подозрении»[730].
С Ярославом, по-видимому, произошла та же история. Можно предположить, что владимирцы предпочли этому явно неудачливому и потому непопулярному князю другого. Негативное же отношение к Ярославу выразилось, в частности, в прибавлении к его имени суффикса -ец — Ярославец, — что несло в себе достаточно определенный уничижительный смысл[731]. Новым владимирским князем, как мы уже видели, стал сын Мономаха Роман. И хотя при таком правителе Волынь вновь попадала в зависимость от Киева (что, впрочем, и без того до известной степени уже стало свершившимся фактом вследствие военных неудач Ярослава), надо учесть, что Роман, будучи женат на дочери перемышльского князя Володаря Ростиславича
