Галерея женщин - [150]

Едва мы причалили, она, вся бледная, спешно удалилась в свою комнату. Надо отдать Уинни должное – через некоторое время он к ней постучал, и мир был восстановлен. Ее слезы высохли, на лице сияла привычная улыбка. А позднее, ближе к полуночи, когда он, как положено поэту, устроился на скале, подстелив соломенный тюфячок, Рона сама пробралась к нему, прихватив с собой легкое шелковое покрывало. Прилегла рядом с ним, и, можно не сомневаться, счастье хоть немного ей улыбнулось.

Так же дело обстояло и с рыбалкой. Она делала вид, что обожает ловить рыбу. Но когда пойманная рыба шлепалась о дно лодки, когда нужно было наживлять крючок, а потом извлекать его из несчастной рыбы и обагрять руки кровью – все это явно было ей не по нраву. Порой я даже восхищался, как она мастерски притворяется, что в восторге от рыбалки, но все ее страдания бывали вознаграждены тем, что рядом с ней – он. При этом вся обстановка становилась не просто неприличной, а гнетущей. Красоты, ради которой мы сюда приехали, не было и в помине.

И вот, в свете того, что Уинни переменился, а на Рону стало жалко смотреть, я решил уехать. Какой мне смысл здесь торчать? Душа моя не поет от счастья. Несчастлив и Уинни. И Рона. И работа стоит. Короче, вопреки их протестам я выдумал какой-то предлог и вернулся в Нью-Йорк.

Какие мысли меня одолевали! Ведь Уинни, по крайней мере в ближайшее время – при его финансовом положении, – от Роны не уйдет, при этом он мог негодовать на нее сколько угодно. А она, хоть ей и не мило мое присутствие в их жизни, равно как и мой отъезд, – я стал свидетелем того, как он ей грубит! – тоже ничего не предпримет, разве что каким-то поступком он ее к этому вынудит. Короче, сложилось удивительное и совсем странное положение, какое не разрешить ни желанием, ни какими-то действиями любого или всех участников этой истории.

Наконец все это завершилось. Уинни сообщил мне, что вскоре возвращается в Нью-Йорк, вместе с Роной. Все-таки у нас много совместной работы, есть обязательства друг перед другом. Их надо выполнить. А они не выполняются. Несколько раз Уинни связывался со мной. Может, я вернусь? Он и Рона будут рады меня видеть.

Но этому соблазну я не поддался, уехал из Нью-Йорка по заданию редакции, так я ему сказал. Возможно, он на меня обиделся и решил посвятить себя Роне, писать совсем прекратил, я о нем ничего не слышал до осени, и вдруг он приехал и объявил, что они с Роной вступили в брак. Он все обдумал и решил, что так будет лучше. Жена – благодаря Роне, которая, как я узнал позже, поехала на Запад и встретилась с ней, – дала ему развод. Она получила отступные, разумеется, от Роны. И теперь молодые супруги живут в старом семейном гнезде Роны в Джерси-Сити. Они оба будут рады меня видеть. (При этих словах я едва сдержал улыбку.) И наши отношения вернутся в прежнее русло. Есть романы, которые мы собирались писать вместе – каждый пишет свой, но при поддержке друг друга. Деньги его теперь не волнуют. А если я захочу, они не будут волновать и меня, по крайней мере на время написания романа, – он не сказал этого прямо, но намекнул.

Эта идея не пришлась мне по душе, да и Роне я не сильно нужен, – поэтому я отказался. Несколько раз к ним съездил и лишь утвердился в мудрости своего решения. Внешне Рона была, как обычно, дружелюбна и внимательна, но эта веселая улыбка не могла меня обмануть, я видел, что мой возможный приезд ее тревожит. Придется делить Уинни со мной. И зачем мне приезжать? Почему Уинни так хочет включить в их круг и меня, неужели ему мало ее? Я все это чувствовал нутром, но не подал вида. Наоборот, притворился, что меня все устраивает, а сам думал: как странно, притом что он относится к ней весьма безразлично, мы с ним отдалились друг от друга по внешним признакам, да и внутренним тоже. Работать вместе мы больше не будем. Она против. И будет этому мешать.

Какое-то время мы с Уинни пытались трудиться над чем-то вместе, увы, без особого успеха. Выдавались дни, когда он приезжал ко мне, а я – к нему. Но всегда, всегда в воздухе висел страх и отторжение с ее стороны. Я ведь хочу забрать его у нее. У них такая прекрасная семейная бочка меда, а я влезаю со своей ложкой дегтя. Но она, конечно, знала, что все гораздо хуже. Потому что дело не во мне, а в Уинни, в самой жизни. Что она может с этим поделать? Я начал понимать: природа Уинни такова, что, при всем своем обаянии, умении великолепно и образно рассуждать, ему не хватает некой объединяющей и направляющей силы, которая позволит переплавить перепады его настроений в литературное произведение. И чем больше мы работали вместе, тем яснее я понимал: мне лучше работать одному. Он разбрасывался, его отвлекали разные идеи, я это видел. Он не способен в должной мере сосредоточиться. Что до Роны, относиться ко мне с нежностью она не будет, ни сейчас, ни потом. И зачем мне все это? У него сложился собственный мир. Рона разрешила его материальные проблемы, и я ему просто-напросто больше не нужен. Наконец, видимо уловив мое настроение, он решил идти своей дорогой, по крайней мере временно.