Галдящие «бенуа» - [7]

Бурлюк. Строки о Руссо — полны такого чухломски-столичного ресторанного — (лакей от Донона будет более чуток) — разбега игривой мысли, что я отказываюсь в этом месте диспутировать с г. Бенуа

И тут же рядом на столбцах той же газеты сравнивает все современное творчество с детской мазней — пишет чудовищный по скопческому хладнокровию фельетон «Трудно ли»? «Навеянный разговорами „в редакции“». — Хороша «редакция»!!. — если в ней Д. А. Левин — грамотей — открыто признававшийся, что не знаком с творчеством г. Брюсова — дворник моего дома более «начитан» (25 томное издание)! Это пишется о той самой Гончаровой, о том самом Пикассо, о котором вчера Хамелеон критики — писал:

Бенуа. Но никому в голову не пришло «учиться» у икон — взглянуть на них как на спасительный урок в общей растерянности. Ныне же представляется дело совершенно иначе и просто кажется, что нужно быть слепым, чтобы не видеть колоссального воздействия искусства икон на новое искусство. Какой-нибудь Никола Чудотворец или Рождество Богородицы XIV века — помогает нам понять Матисса, Пикассо, Лефоконье, Гончарову и наоборот, через новое в искусстве, через творчество этих художников — мы гораздо глубже начинаем чувствовать — юное, мощное, живительное в иконах!

Бурлюк. Ей-ей читаешь и не веришь, как в одно и то же время г-н Бенуа ухитряется писать:

Бенуа. Самый бедный бедняк и тот может копировать, за неимением другого, разбитый чайник, пару картошек, трехкопеечный хлеб или хотя бы свой ящик с красками. При этом в этой области как раз имеются «руководства». Сезанн, Гоген и Ван-Гог показали, как по-новому можно трактовать эти бессюжетные сюжеты. К ним прибавились за последнее время «руководства еще более новые» — Пикассо, Брака. Лефоконье, Матисса и др. А ведь пропись — но последнее дело, и особенно всегда были соблазнительны прописи «последнего издания», и в этом худого ничего нет, ибо желание новенького есть простой закон эволюции.

Бурлюк. Изругать «бессюжетными» сюжетами — «новеньким». Ясно: Бенуа трусит назвать это все, по-прежнему, «мазней» — а авторов «неучами» и «вандалами».

Бенуа. Приведу еще одну справочку. Теперь, всякому, мало-мальски знакомому с русской современной живописью совершенно ясно, что Сомов и Бакст — два первоклассных мастера. Можно их любить или не любить, признавать или не признавать, но уже, во всяком случае, никому в голову не придет спорить против того, что они именно не мастера в полном смысле слова. И, однако, лет пятнадцать тому назад, когда Сомов и Бакст «начинали», по публике пронесся совершенно такой же смешок, как теперь, и послышались точь-в-точь те же фразы в приложении к ним: «да так и я умею, вот мой Ваня совсем так же мажет, как ваш Сомов».

Бурлюк. Бенуа критик — враг всего Нового в искусстве — но он единственнейший и опаснейший — он притворяется другом Нового искусства Он претендует на добродушие близкого человека — его жестокость между тем не поддается никакому описанию.

Когда маститый И. Репин посылает проклятия всему новому, мы уважаем его ненависть. Но какую бурю гадливости, отвращения вызывает в нас двуличная тактика А. Бенуа.

Бенуа. Однако, все же налицо впечатление, что искусство замерло или замирает. Неистово орут модернисты и футуристы, машут красными и черными знаменами, лезут на баррикады, кувыркаются, бросают вызовы направо и налево, уверяют, что они все погубят и все воскресят; картины и поэмы, которые они пишут, одна «страшнее» другой; они во всем придерживаются крайностей, и, однако, от всей этой суматохи является лишь впечатление усталости и даже скуки. Все как-то хочется им крикнуть: да успокойтесь же, господа, скажите хоть два слова толком, бросьте этот гвалт самохвальства, покажите, как вы смотрите на жизнь. Но и крикнуть не сумеешь, — до такой степени расходилась стихия торжествующего озорства, до такой степени десятки тысяч молодых людей ушли в сплошное беснование.

Бурлюк. Сегодня он обливает помоями, дискредитирует — даже как на «опыты» уже не смотрит на все новое, а вчера он писал: «Пикассо обновляет — это оздоровление жизни, посещение галереи С. И. Щукина — очищение вкуса — сила воздействия „нового“ на душу — неисчерпаема» и т. д. Если не хочешь идти за этим победным шествием новой красоты, потянуть — силой повлекут.

Бенуа. Недаром мы теперь так заинтересовались детскими рисунками, лубками, изделиями дикарей, вывесками и всякими памятниками первобытных культур. Во всем этом мы как-то лучше «нащупываем душу», мы как-то способны им полнее верить, а ведь именно в какой-либо вере мы нуждаемся, как голодающие нуждаются в хлебе.

Бурлюк. Но Бенуа не хочет ничего «упустить»: он хочет быть нашим «учителем» — «мы открыли» (?)!.. одной рукой Бенуа держит, другой бьет!

Бенуа. Вы, может быть, в претензии на то, что «наши» дети расшалились, что от их возни стало неуютно? Да просто собственного своего голоса от окружающего галдежа не слышишь.

Бурлюк. Бенуа производить впечатление — человека гордого и высокомерного, у него тон папаши, он все время защищает грудью новое искусство — это не бульварная пресса, разинувшая рот от изумления и новых впечатлений — (провинциальный репортеришка А. Д. Левин). — Нет, Бенуа уже нашел, «что делать». Ранее он не замечал, потом «они» стали ругать, потом «смалодушничали» — «добрая тетя» и вдруг стали говорить комплименты.