Галантные дамы - [180]

Засим поговорим, но с елико возможной краткостью, о других вдовах, — а там и конец.

Есть особая порода вдовиц, не только не стремящихся к браку, но избегающих его, словно чумы; так, одна премилая собой благородная особа, наделенная немалым умом, ответила на мой вопрос, не угрожает ли ей еще раз своими сетями Гименей: «Судите сами, будет ли мечтать невольник или пират, даже самый негодный и ни к чему не способный, чтобы его вновь приковали к галерной скамье и дали в руки весло, если впереди у него замаячила свобода и ему уже не грозит корсарская плеть? Вот так же и я, пробыв долгие годы в мужнином рабстве, какого я должна быть о себе мнения, если снова дам заковать себя в кандалы, в то время как теперь я свободна и вольна делать то, что мне нравится?» Другую достойную даму, мою родственницу, я как-то, не обинуясь и не прибегая на басурманский манер к иносказаниям, спросил, не разбирает ли вновь ее охота к брачным узам. «Да нет, — поправила она меня. — Разбирает охота к прочному уду», имея в виду, что поименованный уд может принадлежать отнюдь не супругу, ибо, как гласит старая французская пословица, «любовь прилетает, а муж пригнетает»; меж тем как женщина, известно, — везде желанная гостья и повелительница, когда своему чувству хозяйка; по крайней мере, так говорит старинная мудрость — разумеется, имея в виду тех, кто хорош собой.

А другая, как мне поведали, почувствовав, что ее кавалер пытается закинуть крючок, выспрашивая, не желает ли она вторичного замужества, воскликнула: «Ах, не говорите мне о муже, с меня хватит первого! Но вот насчет милого друга — не зарекаюсь». — «Так позвольте мне стать этим другом, если не суждено быть вашим суженым!» — взмолился ее собеседник. «Что ж, служите мне достойно и укрепляйтесь надеждой, — отозвалась она. — Тогда, возможно, вам удастся из первого стать вторым».

А одна достойнейшая прекрасная вдовица тридцати лет, имея в мыслях поразвлечься с неким благородным кавалером и склонить его к первому шагу, отправилась с ним на верховую прогулку; но, когда он помогал ей сесть на лошадь и рванул на себя полу накидки, зацепившейся за какой-то гвоздь, так, что ткань надорвалась, — дама со смехом промолвила: «Ну вот, что же вы наделали! Вы порвали мне весь перед». На что ее спутник тотчас нашелся ответить: «Какая жалость! Я вовсе не хотел причинить вашему передку никакого урона, ведь он такой милый и прелестный!» — «Как вам об этом знать? — удивилась она. — Ведь вы его никогда не видали!» — «Бог с вами! — воскликнул он. — Вы не можете отрицать, что я видел его сотни раз, когда вы были еще совсем маленькой девчушкой. Разве вы не помните, как я задирал вам подол и любовался им?» — «Ах, — вздохнула она. — Он тогда был еще безбородым юнцом и пребывал в застенчивом уединении, не сведя знакомств в свете. А теперь он обородел и так возмужал, что вы бы его не признали». — «Но все же, — возразил ее спутник, — он обитает все там же и не переменил места. Думаю, что, ежели постараться, его можно отыскать». — «Да, — согласилась она. — Но мой супруг обходился с ним решительнее и грубее, чем Диоген со своей бочкой». — «Пусть так, — признал находчивый дворянин. — Но на что похоже теперь сие обиталище без жильца?» — «На незаведенные часы», — с притворной грустью вздохнула дама. «Тогда берегитесь, — предостерег ее повеселевший кавалер. — Ведь с такими часами может случиться самое неприятное: когда они долго стоят, пружина в покое ржавеет — и через какое-то время они уже ничего не стоят». — «Всякое сравнение, — возразила его собеседница, — справедливо лишь отчасти, ибо те пружины, что вы имеете в виду, не подвержены никакой порче и их можно взвести в любой час». — «Ах! — воскликнул счастливец. — Да будет угодно Господу, чтобы тем работником, что их снова заведет, или часовщиком, что подправит, буду я!» — «Скоро праздник, — рассмеялась дама, — так мы согрешим и займемся работой в неурочное время, чтобы посмотреть, цел ли механизм. И пусть Господь поразит меня, если совру, когда скажу, что никто мне не любезен для этой надобности более, нежели вы». И при этих словах, при всей их легкомысленности проникших ему в самое сердце, она весело рассмеялась, от души поцеловала его и пришпорила коня, крикнув: «До скорого свидания, и приятного вам аппетита!» Но несчастная судьба скоропостижно свела ее в могилу всего через каких-нибудь полтора месяца, а ее обожатель чуть не умер от отчаяния, ибо ее кокетливые забавные речи заронили в него горячую надежду и он был недалек от вершины блаженства. Да будет проклята напасть, поразившая такую прелестную и благороднейшую женщину, ради которой стоило совершить любой грех: и отпустительный, и смертный.

А другая прелестная юная вдова, у которой весьма почтенный придворный спросил, соблюдает ли она пост или же — на манер всех светских людей — ест мясо, ответила ему, что постится. «Но я же сам был свидетелем, — возразил он, — что вы не блюли обряда и в такое же время едали и постное и скоромное!» — «То было при покойном муже, — сказала она. — Вдовство переменило мои обычаи и привело в порядок всю мою жизнь». — «Не вздумайте переусердствовать, — забеспокоился любезник, — ведь часто так бывает, что те, кто ударяется в пост и доводит себя до голода, потом, когда к ним возвращается аппетит, испытывают большие неудобства, ибо все проходы уже ссохлись и сжались». — «Не беспокойтесь, — уверила его она, — тот, о котором вы печетесь более всего, не столь узок и иссушен голодом, чтобы не растянуться по моему желанию, если мне снова захочется его насытить».