Меня пробирает дрожь. Между нами тысячелетия, но кажется, что мы живем одновременно. От этой мысли кружится голова. Они смотрели на небо, давали звездам имена, они мечтали увидеть их вблизи, и именно поэтому я могу смотреть на эти звезды из-за пределов Млечного Пути.
Галактика расплывается перед глазами. Мне жутко, я пришла сюда попрощаться. Так, на всякий случай. Никто не знает, куда мы попадем, и попадем ли вообще. Может, вынырнем в короне звезды, может, останемся на месте. Я завидую брату. Узнав о нашей затее, он хмыкнул, сказал: «Круто!» — и вернулся к своим монстрам. «Не парьтесь, предки! Все будет хорошо», — заявил, когда папа начал говорить о возможных опасностях. Счастливый человек.
У нас часовая готовность. Перед тем как вернуться в шлюз, я смотрю на Млечный Путь, и он начинает приветливо мерцать, словно тоже смотрит на меня. Мне не хочется плакать, это просто слабые фильтры…
Галактика мигает все сильнее, потом начинают ныть зубы. Кожу щиплет, будто с мороза, а следом по телу катится горячая волна. Космос вокруг беззвучно стонет от боли, сминаемый великанской рукой. Звездные рукава пляшут, распухают, а потом рвутся, открывают бездонный провал гипера. Оттуда торжественно выдвигается чудовищно огромная черная тень.
Корпус яхты подрагивает: кто-то вышел наружу и встал рядом со мной.
Дыра в пространстве схлопывается, гость расцвечивается огнями и обретает объем. Это модульный танкер серии «Зевс», два миллиона тонн эквивалент-массы. Обшивка по большей части снята, модулей и трюмов на положенных местах нет, и Млечный Путь выглядывает сквозь решетчатые фермы корпуса. Привычный вид жилой надстройки нарушают пятна краски и грубые сварные швы. Сквозь них просвечивает название: «ПЕРУН». Единственный оставшийся грузовой модуль обращен к нам приоткрытыми воротами. Такая яхта, как наша, поместится в нем легко, и не одна.
Как занесло сюда это чудище?!
— Пойдем, Марина, — звучит в наушниках растерянный папин голос. — Приглашают швартоваться. Это за нами.
Мы стоим у яхты, а из дальнего угла трюма к нам спешат трое в форме, среди них врач. У него озабоченное лицо, а в руках саквояж.
— Больные, раненые есть? — говорит вместо приветствия старый сухощавый адмирал.
Папа торопливо мотает головой.
— Хорошо, — адмирал улыбается. — Майор, вы, к счастью, не нужны. Можете идти!
— Позвольте представиться! — продолжает адмирал. — Меня зовут Алексей Михайловский, я временно командую этим хозяйством, — он делает неопределенный жест рукой, — и ближайшие несколько дней, пока шторм не совсем утих, вы погостите у нас.
— Шторм?.. — повторяет за ним папа.
— Спонтанные разрывы связности, — объясняет Михайловский, — очень сильные. Так говорят специалисты. Что поделать, обычных слов им не хватает, — адмирал улыбается. — Каналы опасны для навигации, связь неустойчива. Мы поймали ваш сигнал чудом. Вы, Михаил Тенин, капитан и владелец, мадам Милена и мадемуазель Марина… Рад знакомству! И, конечно, Вадим Тенин, будущий профессор математики, наверное? — Он залихватски подмигивает Вадику.
— Хай! — Вадим солидно машет рукой.
— Вот и отлично! Милена Станиславовна, я заберу ненадолго вашего мужа? Нам нужно кое-что обсудить. Логи бортжурнала у вас с собой, Михаил?
— Конечно. — Папа пожимает плечами и нерешительно смотрит на маму.
— Отлично! — повторяет адмирал. — Лейтенант Игорь Оверро остается с вами.
— Игорь! — беру я быка за рога, когда папа с адмиралом уходят. — Это тот самый Михайловский, который утихомирил Семью?
— Да, — кивает лейтенант.
— Здорово! — кричит Вадик. — Он покажет мне свои ордена?
— Если хорошо попросишь, — смеется Оверро.
Он лопоух, белобрыс и веснушчат, но у него такие обаятельные ямочки на щеках, что я тоже начинаю улыбаться.
В ожидании спокойного гипера мы с лейтенантом третий день гуляем по кораблю. Вадик завис на оружейной палубе, мама лечит нервы старыми фильмами, папа занят с адмиралом, поэтому Игорь развлекает меня одну. Мальчишка! Ему тоже нравятся внезапные отпуска, и мы таскаемся по самым странным местам.
Сейчас мы стоим в отдельном ангаре, наспех оборудованном под двигательный отсек. Гипергенератор прихвачен к полу обычными, только очень большими болтами. В одном месте болтов не хватило, и угол станины посажен на клей. Здесь холодно, изо рта идет пар. Я провожу по ближней стене рукой: она плачет конденсатом, за ней — космос.
— Когда пришел сигнал, — рассказывает Игорь, — мы занимались плановым капремонтом. Представь: пустая база, только «Перун» и пара ремонтных ботов, на которых даже внутри системы не прыгнешь! Гипергенератора нет. Когда начался шторм, мы как раз ждали транспорта с новым двигателем. Пришлось снимать с консервации вот это, — он пинает станину, — маломощное старье. Ох и гонял нас Сергеич… Совсем раздели бедного «Перуна», зато смогли донырнуть до вашей птички! И даже не опоздали.
Он расписывает в красках случившийся из-за нас аврал, а меня грызет злость. Тогда, в первый день, папа вернулся от адмирала растерянный. «Нет, — ответил он, — яхта остается у нас. Оказывается, мы столкнулись с новой разновидностью вихря. Еще оказывается, флот хорошо платит за такую информацию. Так представляете, адмирал потребовал, чтобы в заявке стояло и его имя!» — «И что ты?» — спросила мама. — «А разве я мог отказаться?»