Галактическая одиссея - [2]

- Из такой розовой пены родилась Афродита, - сказал я.

- Вот такую же розовую пену мы наблюдали на Кремоне, тихо отозвался он. - Там погиб астробиолог Петр Кренстон. И, спасая его, отдали жизнь еще двое. Вы слыхали об этом?

- Кто же не знает о вашей высадке на Кремоне!

Он упер локти в колени, охватил лицо ладонями, не отрывал глаз от полупрозрачных, как бы раскаленных изнутри волн с розовыми венцами пены, и я тоже вглядывался в них, и слушал грохот воды, и вдыхал пахнущий морем воздух, и меня заполняло ощущение сродни сладкому дурману: пена, раскатываясь на песке, превращалась в летящую взвесь, я пил ее и хмелел и, поглощая розовый туман, сам как бы становился полупрозрачным и красноватым, во мне тлел внутренний жар, мне хотелось посмотреть на себя со стороны и убедиться, что как солнце светит сквозь вздымающуюся стену волны, так и сквозь мое тело, окрашенное в красное, просвечивают предметы, что позади.

- Собственно, кто вы такой и зачем явились? - услышал я вдруг.

Гамов теперь смотрел не на море, а на меня - недоверчивый, строгий взгляд отстранял меня от волн, выталкивал из дурмана.

Я вяло пробормотал:

- Не мешайте, здесь так красиво!

Он расхохотался, потом сказал:

- Я рад, что до вас дошла магия вечерних, безветренных волн. Афродита, между прочим, родилась в утренней, а не в вечерней розовой пене. Если бы вы явились на утренней зорьке во время наката с востока, а не с запада, как сейчас, то праздник рождения богини дошел бы до вас во всем величии. Итак, кто вы такой и что вам нужно?

Я довольно путано объяснил, чего мои сотрудники и я желаем. Он покачал головой. Нет, наша просьба неосуществима. Он позабыл о космосе. Он слишком мало жил на Земле, на зеленой, на прекрасной, на матерински доброй Земле. Пусть не мешают ему последние годы жизни дышать лишь ею, думать лишь о ней, прикасаться к ее траве, ее воде, ее снегу, ее влажной почве...

Он говорил все это, закрыв глаза, нараспев, он декламировал. Не утерпев, я прервал его:

- Чепуха, Арн! Вы смотрите на божественное зрелище вечерней земной зари, а вспоминаете трагедию на Кремоне. Вы не отстранитесь от космоса, и космос от вас неотстраним.

Он приподнялся. Он был невысок. На меня глядели с худого лица не по-стариковски голубые живые глаза, желто-белые волосы, упавшие вдоль щек, подчеркивали яркость глаз. Он был похож на святого, грозящего грешникам с древней иконы. Лишь несоответствие лика великомученика и гибкой худощавой фигуры выдавало характер - святости было не ждать у лихого астроразведчика Арнольда Гамова.

- Вы говорите о космосе, юноша, - сказал он хмуро. - А что знаете о нем? Два-три галактических рейса, стажировка на ближних планетах, командировка куданибудь в дальний уголок, так? Космос - ваша профессия, верно? А душа где?

- Я был на Кремоне, где мало что напоминает, какой вы ее впервые увидели. Но трагедия Кремоны может повториться в других местах. Моя профессия - делать такие происшествия невозможными. Разве этому нельзя отдать душу?

- Вы строитель галактических кораблей? "Орион" - ваше детище?

- "Орион" спроектирован у нас, я главный конструктор.

- Хороший корабль, - сказал он задумчиво. - В мое время таких не было. Сколько бы жизней мы сохранили, если бы шли не на "Икаре", а на "Орионе".

- "Орион" - плохой корабль. Лучше "Икара", но хуже того, какой мы сейчас предлагаем. Вам достаточно познакомиться с расчетами, чтобы в этом убедиться.

Его глаза стали рассеянными. Он смотрел внутрь себя, оглядывался на прошлое. Потом он вздохнул и возвратился в настоящее. Улыбка преобразила его лицо, оно, помолодев, перестало быть ликом. Он откинул за уши желто-белые волосы и протянул руку:

- Здравствуйте, Василий Грант. Я много слышал о вас. В мое время немало было дерзких конструкторов, но, кажется, вы всех отчаянней. Говорят, что, если вас не удовлетворяют законы природы, вы исправляете их, правда? - Он не дал ответить и продолжал: - Но вы совершаете тривиальную ошибку хотите техническими новшествами предотвратить все опасности. Кое-что это дает, не спорю. А если главная опасность страсть души? Сколько киловатт развивает гнев? Печаль и скорбь - какова их мощь? И какое тормозное усилие в унынии? И какой дополнительный импульс в честолюбии?

- Не понимаю, Арн.

- Поймете. Пойдемте.

Он заскользил с дюны. Я шел за ним. У садика я обернулся к морю. Солнце садилось, и волны и пена были уже не розовыми, а кроваво-красными. Гамов отворил калитку сада и нажал кнопку на воротах. У соловьев настал час вечернего азарта, они техкали отовсюду. На дорожке вдруг возникли три гигантских черных пса - широко разверстые пасти злобно нацелились на меня. Я замешкался. Гамов рассмеялся:

- Ужасов дальнего космоса не страшитесь, трех безобидных существ испугались!

Доги остановились, Гамов шел прямо на них. Все собаки радуются, увидев хозяина. Эти и не помыслили вилять хвостом и строить умильные морды. Я шел за Гамовым, сознавая, что сближение со страшилищами не сулит добра. Но Гамов прошел сквозь них. Он сделал знак не отставать, и я пересек туловище среднего дога, не ощутив сопротивления. Пройдя несколько шагов, я обернулся. Псы двигались позади, и морды их так же свирепо скалились.