Галаад - [45]

Шрифт
Интервал


Сегодня вечером я закончил читать «Тропинку одинокой сосны». Это взбодрило меня ненадолго. Старик замечает девушку с кем-то ее возраста и говорит, как хорошо они друг другу подходят, а потом он стареет, ветшает и беднеет, а она все так же красива, разумеется. Но все кончается хорошо. Она любит только его и собирается любить всегда. Сомневаюсь, что книга показалась бы мне стоящей внимания, если бы не особый интерес к этому моменту. Да и потом мне действительно хотелось знать, почему роман так понравился твоей матери. Благослови ее Господь, она чудесная женщина. Большую часть книги я прочитал вчера вечером, после чего не мог уснуть, размышляя о сюжете, – я прокрался в кабинет и читал почти до рассвета. А потом отправился в церковь, чтобы встретить рассвет там, ибо это умиротворение помогает мне восстановиться лучше, чем любой сон. Как будто в том помещении есть некий запас тишины, словно любое безмолвие, попадая внутрь, остается там. Помню, в детстве мне приснился сон: моя мама пришла в спальню, села на стул в углу, сложила руки на коленях и сидела там, ровно и спокойно. А я чувствовал себя под защитой и испытывал безмерное счастье. Когда я проснулся, мама была там и сидела на том самом стуле. Она улыбнулась мне и произнесла: «Я просто наслаждалась тишиной». В церкви меня посещает то же чувство, как будто я мечтаю о том, что сбудется.

Меня изумляет, что твоя мать не смогла иными словами еще искреннее передать свои чувства, а просто полюбила эту ничем не примечательную книгу настолько, что я обратил на это внимание и тоже прочитал ее. Так само провидение рассказало мне то, что не могла рассказать она.


Жаль, я не могу уподобиться старым викингам. Тогда дьяконы внесли бы меня в церковь, положили у стола для причастия, а потом подожгли старый корабль, отправив меня в плавание к вечности. Хотя на самом деле я надеюсь, что они сохранят этот стол. Разумеется, сохранят.

Даже святую святых потревожили. Глубокая тьма растворилась в обычном дневном свете, и от этого тайна Господа стала еще великолепнее. Так и мое скопление тишины могут нарушить, но от этого великое безмолвие не обеднеет. И хвала Господу, что они решили дождаться моей смерти.


Иногда я почти забываю, с какой целью пишу эти строки: для того чтобы рассказать тебе о том, что я мог бы рассказать, если бы ты рос на моих глазах, и о том, чему отец должен учить сына. Разумеется, я говорю о Десяти заповедях и знаю, что особое место в твоем сердце займет заповедь пятая: почитай отца твоего и мать твою. Я обращаю на нее особое внимание, поскольку соблюдение шестой, седьмой, восьмой и девятой заповедей диктуют нормы уголовного и гражданского права, а также социальные устои. А вот десятая заповедь неприменима в принципе, даже сама по себе, даже когда соблюдать ее пытаются лучшие мира сего, так что ее постоянно нарушают. Я откровенно рассказал тебе, как переживал, наблюдая браки, которые скрашивали многочисленные дети, особенно в случае с Боутоном. Не потому что я хотел просто детей, а потому что я хотел собственных детей. Я верю, что грех зависти – это тот самый укол негодования, который ощущаешь, когда люди, которых ты любишь больше всего, имеют то, чего у тебя нет. С точки зрения любви к ближнему своему как к самому себе (Левит, 19:18), ничто не делает грехопадение человека столь очевидным, как зависть. Ты чувствуешь ее в сердце, в самих костях. В этом смысле она управляет тобой. Мне никогда на самом деле не удавалось соблюдать эту заповедь. Не возжелай. Я избегал явного непослушания, держа свои мысли при себе, как я уже объяснял. Уверен, я исполнял бы свой долг более успешно, если бы просто принял зависть в себе как нечто неизбежное, как недостаток моей натуры, как и поступил Павел, судя по всему. «Радуйтесь с радующимися» – мне это слишком часто давалось нелегко. Мне гораздо лучше удавалось плакать с плачущими. Я не шучу, хотя это звучит забавно, когда я задумываюсь об этом.

Если бы я жил, ты учился бы по моему примеру – как хорошему, так и плохому. Так что я хочу рассказать тебе о том, где я потерпел неудачу, если эти неудачи действительно имели значение и ощутимые последствия. Эта, несомненно, одна из них.

Но позволь мне отступить от темы и все-таки отдать должное твоей матери. Я думаю, это крайне важно, что пятая заповедь находится между теми, которые учат нас правильно относиться к Господу, и теми, которые предписывают правила поведения по отношению к другим людям. Я всегда недоумевал, нужно ли читать заповеди по порядку и расположены ли они по убыванию важности. Если это верно, то отдать должное твоей матери важнее, чем воздержаться от убийства. Это кажется удивительным, хотя я продолжаю размышлять на эту тему.

Или же можно рассматривать их как правила, регулирующие разные сферы жизни, не сравнимые по важности, так что дань уважения твоей матери может оказаться скорее последней в ряду, посвященном правильному богослужению, чем первой из серии, относящейся к правильному поведению. Полагаю, эта точка зрения вполне имеет право на существование.

Апостол Павел говорит: «Будьте братолюбивы друг к другу», а также: «В почтительности друг друга предупреждайте»


Рекомендуем почитать
В зеркалах воспоминаний

«Есть такой древний, я бы даже сказал, сицилийский жанр пастушьей поэзии – буколики, bucolica. Я решил обыграть это название и придумал свой вид автобиографического рассказа, который можно назвать “bucolica”». Вот из таких «букаликов» и родилась эта книга. Одни из них содержат несколько строк, другие растекаются на многие страницы, в том числе это рассказы друзей, близко знавших автора. А вместе они складываются в историю о Букалове и о людях, которых он знал, о времени, в которое жил, о событиях, участником и свидетелем которых был этот удивительный человек.


Избранное

В сборник включены роман-дилогия «Гобийская высота», повествующий о глубоких социалистических преобразованиях в новой Монголии, повесть «Большая мама», посвященная материнской любви, и рассказы.


Железный потолок

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Пробник автора. Сборник рассказов

Даже в парфюмерии и косметике есть пробники, и в супермаркетах часто устраивают дегустации съедобной продукции. Я тоже решил сделать пробник своего литературного творчества. Продукта, как ни крути. Чтобы читатель понял, с кем имеет дело, какие мысли есть у автора, как он распоряжается словом, умеет ли одушевить персонажей, вести сюжет. Знакомьтесь, пожалуйста. Здесь сборник мини-рассказов, написанных в разных литературных жанрах – то, что нужно для пробника.


Моментальные записки сентиментального солдатика, или Роман о праведном юноше

В романе Б. Юхананова «Моментальные записки сентиментального солдатика» за, казалось бы, знакомой формой дневника скрывается особая жанровая игра, суть которой в скрупулезной фиксации каждой секунды бытия. Этой игрой увлечен герой — Никита Ильин — с первого до последнего дня своей службы в армии он записывает все происходящее с ним. Никита ничего не придумывает, он подсматривает, подглядывает, подслушивает за сослуживцами. В своих записках герой с беспощадной откровенностью повествует об армейских буднях — здесь его романтическая душа сталкивается со всеми перипетиями солдатской жизни, встречается с трагическими потерями и переживает опыт самопознания.


В долине смертной тени [Эпидемия]

В 2020 году человечество накрыл новый смертоносный вирус. Он повлиял на жизнь едва ли не всех стран на планете, решительно и нагло вторгся в судьбы миллиардов людей, нарушив их привычное существование, а некоторых заставил пережить самый настоящий страх смерти. Многим в этой ситуации пришлось задуматься над фундаментальными принципами, по которым они жили до сих пор. Не все из них прошли проверку этим испытанием, кого-то из людей обстоятельства заставили переосмыслить все то, что еще недавно казалось для них абсолютно незыблемым.