Гала. Муза Сальвадора Дали - [18]

Если Поль Элюар был очень талантлив, то Дали был гениален, и чуткая душа Гала затрепетала от волнения и предчувствий. Может, она по своему обыкновению разложила карты на судьбу и прочитала по ним будущую всемирную славу и признание Сальвадора Дали? Увидела, что будет блистать вместе с ним на вершине художественного Олимпа? Во всяком случае, она почувствовала, что жизнь дает ей еще один шанс выступить в роли создательницы, творительницы гения, и пошла навстречу этому шансу, ощущая в себе силу и уверенность, как и раньше, когда способствовала рождению знаменитости из скромного, застенчивого юноши, тайно от всех писавшего стихи. Поэтому, вернувшись в Париж из Кадакеса, где она задержалась якобы из-за болезни дочери (Поль уехал раньше), Гала объявила мужу, что остается с Дали. И осталась с ним на пятьдесят три года…

Изгнание Дали

…Как-то на пляже после отъезда Гала в Париж Сальвадор увидел белую кошку с глазом, проколотым рыболовным крючком. Недобрый знак. Через несколько дней художник получил письмо от отца, в котором тот сообщал, что Сальвадора окончательно изгнали из семьи. По мнению добропорядочного отца семейства, не было ничего ужаснее, чем жизнь с Гала. В консервативном Фигерасе выходить с француженкой в свет было равносильно посещению проститутки. Тот факт, что в действительности она была русской, еще более усиливало подозрения. Кроме того, она была старше, и она была замужем. В результате отец лишил сына наследства. Вспыхнув, Сальвадор тут же с горя обрил себе голову в знак того, что начинается новый этап в его жизни. Вечером он заказал такси, которое на следующий день довезло его до границы, и он пересел в парижский поезд. Но едва художник успел приехать в Париж, как тут же заторопился обратно. Ему хотелось, не медля, продолжить поиск новых живописных решений. Он решил взять с собой Гала, и та согласилась.

«При мысли о том, что у меня в комнате будет живая женщина с грудью, волосами, деснами показалась мне такой заманчивой, что с трудом в это верилось, — писал Дали. — Перед отъездом я посетил своих друзей-сюрреалистов и понял, насколько Гала была права. Мне везло, и в том числе в любви, которой я отдавался как сумасшедший. Но в Кадакесе я оказался не сыном нотариуса, а лишь опозоренным блудным сыном, изгнанным из семьи и живущим вне брака с русской женщиной, которая, как считал отец, торговала наркотиками».

Фанаты страсти

Прежде чем они вернулись в Кадакес, Гала и Дали сбежали в испанский город Ситгес близ Барселоны, пустынные пляжи которого сверкали под зимним средиземноморским солнцем. Сбежали за несколько дней до его первой персональной парижской выставки. Он словно забыл о предстоящем вернисаже и находился во власти совсем другой мечты. Ему было неинтересно наблюдать за развешиванием его картин, ведь перед Дали раскрывалась страшная и волнующая тайна — любовь женщины. Там, запершись в комнате, они отрезали себя от остального мира… Открывшийся перед Дали мир женской любви потряс его до глубины всего его естества. Его охватила неудержимая буря чувств и эмоций, неведомых ему доселе.

«При каждом движении Гала мне хотелось плакать, — вспоминал он, потрясенный, взбудораженный, охваченный любовным неистовством. — Эта нежность сопровождалась порой некоторой долей садизма. Я вскакивал, крича на нее: „Ты слишком красива“, и тут же осыпал ее поцелуями, сжимал в объятиях. Чем больше я чувствовал ее сопротивление моим слишком пылким объятиям, тем больше мне хотелось ее сжать. Мои порывы изнуряли ее, но это лишь разжигало меня. Наконец Гала заплакала. Тогда я исступленно набросился на нее, исцеловывал лицо, сосал нос, сжимал щеки, сплющивал ей нос, сосал губы, что вызывало у нее гримасу, и снова обнимал ее, прижимая ей уши к щекам. Я стискивал ее маленькое личико в безумном бешенстве, как будто месил кусок теста для хлеба. Желая ее утешить, я заставлял ее плакать…»

Медовый месяц повторился и на курорте во Франции, в городке Карри-ле-Руэ на Лазурном Берегу, недалеко от Марселя. В местной маленькой гостинице они сняли два номера. В одном Сальвадор работал, в другом — они с Гала предавались любви. Дали, влюбленный до безумия, любовался божественной кожей Гала — гладкой, упругой, матовой, — совершенными пропорциями ее фигуры, которую он так часто будет изображать на своих полотнах, добиваясь особого свечения ее кожи. «Я изучал Гала с методичностью физика или археолога, — писал Дали, — и с воодушевлением и исступлением влюбленного. Я стал фанатом страсти. Я погряз в любви и занимался ею жадно, лихорадочно, доводя себя до пароксизма, позволив своим вожделениям наконец насытиться…»

После этих побегов он относился к своим выставкам как к «их» с Гала выставкам, а с 1934 года подписывал свои картины двойным именем «Гала — Сальвадор Дали». Порабощение было полным и безвозвратным. Теперь о себе художник говорил только «мы», подразумевая слияние с Гала в одну личность и подчеркивая их странную зависимость друг от друга. Это бегство продолжалось всю их супружескую жизнь, даже тогда, когда Дали стал скандально знаменитым со своими закрученными длинными усами и выпученными глазами, запечатленными на множестве фотографий, для которых он всегда с удовольствием позировал фотографам вместе с Гала.