Гагаузские народные сказки - [15]
На третий день вынесла боярская дочь золотое мотовило — свою последнюю надежду. Однако служанка на сей раз пожалела молодую женщину и ее неродившееся дитя, и еще днем нашептала юноше, что если он желает увидеть ночью что-то очень дорогое и желанное для себя, то пусть не пьет ничего из того, что даст Джады-бабу, и пусть притворится, что будто бы мгновенно уснул.
Сказано — сделано. Когда ночью дверь отворилась и вошла в комнату его жена, он не спал, а только притворялся. Молодушка снова кинулась к нему и стала умолять его проснуться и коснуться ее пояса, чтобы она смогла родить, потому что очень мучается и мучает ни в чем не повинное дитя. Пока боярышня так говорила, вдруг юноша обнял ее, и тотчас же ей стало легче. Она родила красивого мальчика. А затем они втроем отправились к себе домой. Так там до сих пор счастливо и живут.
ЧИМАНА И МАНЧУ
Когда-то давно в деревне Беш-Гиоз жил бедный крестьянин, Митрани его звали. Жена его умерла, и жил он с дочкой Чиманой и сыночком Манчу. Бедно они жили, да дружно. Митрани землю пахал, а Чимана хозяйство вела, за братиком приглядывала. Да только недолго так они жили. Женился Митрани на другой женщине, богатой, да зловредной. Невзлюбила мачеха неродных детей.
С раннего утра до поздней ночи заставляла она работать Чиману. То велит ей пол подмести, то белье постирать, обед приготовить или дров наколоть, корову подоить. Чимана уж совсем с ног валится, все рученьки у нее в синяках да ссадинах, а мачеха одно знает: перед зеркалом вертится, наряды меняет да на Чиману покрикивает, бывало, что и побьет ее.
И Манчу не лучше жилось. Чуть солнышко из-за леса выглянет, а он уже гусей да уток на лужок гонит. Даст ему мачеха на целый день мамалыги кусочек да щепотку соли — вот и вся еда. А осенью по утрам холодно. Белым инеем трава вся покрыта. Ноют от мороза у малыша Манчу маленькие ручки и ножки. Горько плачет малыш, а пожаловаться некому. С сестрой вместе поплачут — вот и все облегчение.
Подружился Манчу с гусями. Соберутся, бывало, они вокруг Манчу, прикроют ему ножки своими крыльями, греют. Только так и спасался он от холода. Крепко любил Манчу своих гусей. Последним кусочком мамалыги с ними делился. А мачеха с каждым днем все злее становилась. С утра до ночи мужу на детей жалуется. Всякую напраслину на них возводит.
Вот как-то говорит она Митрани:
— Надоели мне твои дети. Не хочу больше так жить. Выбирай: либо я, либо они.
— Куда ж я их дену? Мои ведь дети, кровные.
— А мне что до того? Вези в лес, брось их там. А не отвезешь — уйду от тебя.
Жалко Митрани детей, а делать нечего. Согласился.
Вот вечером мачеха и говорит детям:
— Ложитесь сегодня спать пораньше. Завтра с отцом в лес за дровами пойдете.
Легли все спать.
«И с чего бы это нынче мачеха такая ласковая, — задумалась Чимана. — Не к добру».
Встала она потихоньку с печи. Вышла в сарай. Набрала в карманы кукурузных зерен — авось, пригодятся — и опять легла.
Чуть светать начало, подняла их мачеха, накормила кое-как, напоила и в лес за дровами отправила. Отец впереди идет, за ним Манчу шагает, позади — Чимана. Чтоб дорогу обратно запомнить, стала Чимана незаметно кукурузные зерна на дорогу бросать. Долго они шли. Наконец, в самую середину леса зашли.
— Вы, дети, хворост собирайте, а я дрова рубить буду, — сказал отец.
Ушли Чимана с Манчу хворост собирать, а отец привязал к ветке дерева палку. Ветер подует, качнет ветку — палка по дереву стук да стук. Словно и впрямь кто-то дрова рубит. Сделал так отец да и побрел назад к дому.
Вечереть стало. Пришли дети на стук… А отца нет. Палка одна. Заплакал Манчу, глаза ручонками трет. А Чимана, старшая, и виду не подает. Стала она дорожку домой по зернышкам искать, да не тут-то было. Мачеха хитрой колдуньей была. Обернулась она черной вороной, склевала все зерна.
Горько заплакали дети. Поняли они — бросил их отец. Ну, плачь не плачь, а слезами горю не поможешь. Стали они дорогу домой искать. Долго шли, устали. Захотелось Манчу воды попить. Увидел он лошадиный след, а в нем водицы немного.
— Чимана, пить хочу. Можно мне испить? — говорит он.
А она ему:
— Не пей, братец, жеребеночком станешь.
Не послушался Манчу. Только отвернулась Чимана, наклонился он пить… Вдруг откуда ни возьмись серый гусь. Подлетел и всю воду крылом разбрызгал. Не успел Манчу опомниться, а гусь улетел.
Пошли они дальше. Шли, шли, и увидел Манчу коровий след, а в нем водицу. Снова стал просить Манчу:
— Водицы бы мне испить, Чимана.
— Не пей, братец, теленочком обернешься.
Опять не послушался ее Манчу: очень уж пить хотел. Только отвернулась Чимана, он на колени стал и к воде наклонился… Вдруг откуда ни возьмись белый гусь. Подлетел, крылом всю воду разбрызгал. Не успел Манчу опомниться, а гусь с глаз скрылся.
Шли они, шли. Видит Манчу на траве овечий след, а в нем немного водицы. Не сказал ничего сестре. Наклонился потихоньку… Вдруг откуда ни возьмись — селезень. Но не успел он к Манчу подлететь. Упал на него камнем с неба ястреб, вцепился острыми когтями в селезня. Тем временем Манчу воду и выпил. Закричал тут селезень. Обернулась Чимана. Видит: на траве мертвый селезень, а рядом барашек серенький прыгает.
