Гагара - [4]

Историк Федор Евгеньевич, хоть возраста довольно преклонного, к девчонкам был заметно неравнодушен, чего не могли простить ему парни. Когда кто-нибудь из девчонок строил ему глазки, он смущался и улыбался, как ребенок, выдавая свою слабость, как говорится, «с потрохами». При этом почему-то начинал поглаживать затылок, на котором еще только и сохранились остатки волос.

Особенно удавалось это Люське Ершовой. Красавицей Люську назвать было нельзя. Обыкновенная простушка, каких в школе, как говорит мама, «пруд пруди». Но вот женские округлые формы не заметить было нельзя – они вызывали затаенный интерес мальчишек и откровенную зависть девчонок.

У Люськи были одни пятерки по истории. Получала она их запросто. Выйдет к доске и начинает выпендриваться. Маленькие глазки свои и скосит, и закатит, а потом взглянет на историка с таким фальшивым умилением, что тошно делается. Парни от смеха катаются. А Федор Евгеньевич по столу кулаком стучит:

– Садись, Ершова, «пять». Не дают слова сказать! Ну-ка, Чижиков, к доске! Повтори, какой я вопрос Ершовой задал!

Беспомощный Витькин взгляд начинал метаться по классу, умоляя о подсказке. Шею вытягивал, как у гуся, и ладонь к уху рупором приставлял, благо, Федор Евгеньевич стоял к нему спиной.

– Садись! «Единица»! На уроке учителя слушать надо, а не рожи строить.

Демонстративно шаркая ногами по полу, Витька шел к своей парте и угрожающе шептал:

– Ну, погоди, Федя! Отольются кошке мышкины слезки!

В классе историю никто не учил. Знали только перечень общественно-экономических формаций, схему смены которых Федор Евгеньевич упорно рисовал на доске почти на каждом уроке. Это был его конек. Что еще нового говорил, никто не помнил. Каждый занимался своим делом. И хотя учитель после очередной фразы повторял: «Тише! Шумно в классе!» – класс не затихал, потому как на замечания историка никто и никогда внимания не обращал. На его уроках все сидели не на своих привычных местах, а пересаживались куда кому вздумается. И даже при этом открыто гуляли по классу. Знали: историк никому жаловаться не будет. Его репутация среди родителей школьников и так была под угрозой. Возмущенные письма шли и директору, и в Управление районным образованием, но там работала его жена. И все заявления бесследно исчезали. К тому же мужчины в школах вообще дефицит. Вот и у них: директор Георгий Иванович, физрук и историк.

Уроки истории директор посещал часто. Но в его присутствии, разумеется, никто никаких вольностей себе не позволял. Хотя один прокол был. Как-то Славка Кравченко, что жил в интернате для ребят из соседних деревень, на урок опоздал и директора, сидящего на задней парте, не заметил. Проходя мимо учительского стола, остановился, погладил Федора Евгеньевича по лысине и, нагло улыбаясь, сказал:

– Вы, Федор Евгеньевич, причесаться забыли. А ведь у нас столько красивых девочек в классе! Стыдно, батюшка! Может, расчески нет? Так подарю. – И демонстративно вынул из кармана расческу да еще стал сдувать с нее прилипшие волосинки.

И тут гробовую тишину разрезал глухой голос Георгия Ивановича:

– А ну-ка подойди сюда, мальцик! – Вместо звука «ч» у директора всегда звучало «ц»: Георгий Иванович был южных кровей.

Славку как ветром сдуло – только дверь хлопнула. Что было потом, гадали всем классом. Несколько дней Славка в школе не появлялся, а когда пришел – рассказывать что-либо категорически отказался. На все докучливые вопросы только отмахивался, из чего следовало, что досталось ему не хило.

И все же измываться над историком в классе продолжали.

Однажды Борька сел сзади Илоны и заговорщицки прошептал:

– Гагара! Давай хохму устроим. Я сейчас тебя буду тихонько по спине линейкой бить. А ты вой подними, отмахивайся, Феде жалуйся, ладно? Он от тебя без ума! Сразу заступаться ринется.

И не успела Илона ничего ответить, как Борька защелкал линейкой по спине, не больно, хохмы ради.

– А что Тарасов слушать мешает! – подала голос она.

И, развернувшись, с превеликим удовольствием звезданула Борьку наотмашь по упругой грудине.

Федор Евгеньевич одним прыжком оказался у Борькиной парты.

– А ну, Тарасов, прекрати сейчас же!

И тут Борька такое выдал!. Вскочил, рванул на груди рубаху, да так, что пуговицы звонко посыпались на пол и заорал словно сумасшедший:

– На, гад! Стреляй в революцию!!!

Федор Евгеньевич отпрянул, а класс после минутной тишины взвыл! Фраза эта была выдрана Борькой из известного сериала, который в ту пору шел по телевизору. И даже Илона не могла сдержать смеха. Борька, довольный своей прикольной шуткой, простодушно лыбился ей, смешно растягивая руками щеки в стороны. Гоготал не только класс – смеялся вместе со всеми и сам историк.

Вот такой он, Борька Тарасов! Притом еще настырный и своенравный до безобразия! Пристанет, как липкая смола к рукам, от которой не отскоблить ладони, чем только ни три! И вообще, если перечислять его «тараканов», на руках и ногах пальцев не хватит. Словом, одиозная личность! Выражение это – «одиозная личность» – Илона узнала совсем недавно. И к Борьке, на ее взгляд, оно очень подходило!

Как он тогда про Владика сказал? «Кости давно сгнили…» Идиот! Владик ему, Бульбе, не чета! И останется в ее памяти на всю жизнь!