Г. В. Плеханов - [4]

В ранних произведениях Плеханова сказался вполне и целиком его литературный стиль. И, надо думать, необычайным явлением в революционной литературе были его первые брошюры. В среду пишущих революционеров, ремесленников революционного слова, вошел литератор, подлинный русский писатель-публицист, любящий не только свою мысль, но и свое слово, такой же изящный европеец в литературе, каким был Плеханов и в личной жизни. Рядом с почтенными, умными, но топорными статьями Лаврова, дубинной публицистикой Тихомирова, неуклюжими статьями Драгоманова — произведения Плеханова кажутся образцом художественной политической прозы. В революционную литературу Плеханов принес прекрасный русский язык, живой, богатый и остроумный. В соединении с удивительной ясностью мысли, точностью и чеканностью понятий это до сих пор сохраняет литературный интерес за его статьями, по содержанию устаревшими. Уже в «Наших разногласиях» Плеханов показал себя первоклассным полемистом. Он превосходно владел формой «открытых писем», где под безукоризненно вежливым обращением к противнику скрывается ядовитая насмешка над ним. Михайловский нашел в Плеханове достойного соперника. Оба они принадлежат к одной школе публицистики, где традиции стиля были созданы Белинским, Писаревым, Чернышевским. Приемы их письма кажутся теперь старомодными. У нас не хватает времени для пространного изъяснения с противником, для неторопливых уклонений в сторону, глубоких обходов в тыл, для стремительного затем полемического удара. Тонкая, как лезвие шпаги, ирония может вызвать недоумение в наши дни, когда орудием на литературном поединке принята оглобля.

Как и в личном обращении, Плеханов в литературе был всегда корректен, холоден, ровен, насмешлив. Его полемические выводы всегда ядовиты.

Однако, не только стиль придавал литературную ценность произведениям Плеханова. Они с самого начала выделялись в партийной литературе тем, что вопросы освещались в них не в одной лишь партийной плоскости, а в связи с общими вопросами — философскими, историческими, литературными. Говоря на темы, интересующие революционный кружок, Плеханов умел выходить далеко за пределы кружка. В брошюре «Социализм и политическая борьба» речь идет о программе современных революционных партий, но мимоходом все русское революционное народничество освещается как эпизод в давней исторической борьбе русского западничества со славянофильством — тема, к которой Плеханов неоднократно возвращается впоследствии по различным другим поводам.

3

Вожди и воины революционного народничества погибли на эшафоте, либо были погребены заживо в казематах Шлиссельбурга, в тундрах восточной Сибири. Оставшиеся разбрелись, переживая каждый по-своему тяжелый душевный кризис. Одни находили успокоение в обывательщине, другие, как Тихомиров, — в политической реакции. Народ безмолствовал, по усвоенной исторической традиции. В России потянулись, как серый осенний день, восьмидесятые годы. Жизнь затягивалась болотной пленкой. В литературе шла нудная проповедь культурного крохоборства, политического примиренчества. Революционная эмиграция изживала себя в партийных склоках и дрязгах.

А в это же время на западе становилось оживленно и шумно. Социалистическое движение оправлялось после удара, нанесенного поражением парижской коммуны и распадом первого Интернационала. В Германии террор исключительных законов против социалистов жестоко обрушился на партию, но не раздавил ее — как в России, — а, напротив, объединил, усилил, закалил. Находясь на нелегальном положении, германская социалистическая партия начинала свое победоносное шествие от выборов к выборам. Правда, это были парламентские успехи, трофеями были не головы сановников, а места в рейхстаге. Но партию преследовали, ее вожди сидели в тюрьмах, газеты издавались за границей. Движение было молодо, дышало революционным духом, во главе его, рядом с интеллигентами-теоретиками, стояли, как равные, токарь, механик, шорник и другие подлинные рабочие. Это движение было революционным, марксистским. После периода теоретической и партийной борьбы, путаницы, эклектизма, взгляды Маркса и Энгельса стали побеждать в рабочем социалистическом движении европейского континента. Маркс умер в 1883 году. Но вокруг Энгельса сплотилась молодая гвардия марксизма. Каутский, Либкнехт, Бебель, Бернштейн — в Германии, Гед и Лафарг — во Франции начинали крестовый поход против всякого утопизма, реформизма, идеализма в социальной науке и политике. Умами немецкой революционной интеллигенции и передовых рабочих владел еще Дюринг и эпигоны лассальянства, как во Франции — прудонизм. Все эти остатки западнического «народничества» и «субъективизма» без пощады выметались критикой молодой марксистской школы.

Плеханов за границей сразу с головой ушел в интересы боевого марксизма. Труды Маркса были известны в России и до Плеханова, «Капитал» был переведен на русский язык немедленно после выхода в свет и у русских читателей имел чуть ли не больший успех, чем на родине Маркса. Сам Маркс говорил об этом не без иронии. Были в России люди, которые называли себя марксистами. И все же до Плеханова Маркс и марксизм были чужды русской социалистической мысли. Его читали и с ним соглашались; но владело умами представление о том, что классовая борьба, рабочее социалистическое движение, пролетарская революция — все это статья особая, к России неприложимая, правильная лишь там, где уже воцарился капитал, где у власти — буржуазия, а крестьянин окончательно превратился в собственника, лишенного социалистического сознания. У России же свой особый путь к социализму, и на этом пути нет места ни капитализму, ни буржуазии с ее парламентами, ни пролетариату с его профессиональными союзами и борьбой за политическую власть. Маркс и Энгельс скептически относились к особому пути России, а над верой в социалистическую общину даже посмеивались. Но из уважения к героической борьбе народовольцев от резкой критики русского народничества в привычном им стиле отказывались и на прямой вопрос о судьбах капитализма в России отвечали (Маркс в известном «письме» к Михайловскому) уклончиво.