Футурологический конгресс. Осмотр на месте. Мир на земле - [202]

— Не знаю. Где опускались новые?

— Не знаю. Во всяком случае, похоже, противоречивые интересы есть и здесь и там. Что могло возникнуть там? Из тамошнего рака, разложения, как это назвал Грамер? Кажется, ордогенез. Рождение порядка? Орднунга? Какого порядка? Электронной самоорганизации? Зачем? С какой целью?

— Если что-то и возникло, то без всякой цели. Как жизнь на Земле. Электронные «гении» попередрались. Программы развалились. Одни, как попки, повторяли одно и то же, другие распадались полностью. Устраивают зеркальные ловушки. Фата-морганы…

— Может быть… может быть… — повторял я, оцепенев в странном упоении. — Возможно. По крайней мере, я могу себе это представить. Если вообще наступило всеобщее разложение и взаимонападение и если из него что-нибудь могло вырасти, какие-то фотобактерии, вирусы из интегральных схем, то наверняка не везде, а только в определенном, особом месте. Как исключительное стечение обстоятельств… И начало распространяться. Такое я еще могу себе представить. Хорошо — но чтобы из чего-то возник кто-то!.. Нет! Сказки! Ни один молекулярный дух не мог там появиться на свет. Разум на Луне, из свалки электроники? Чистейшая фантазия.

— Тогда кто перехватил власть над молекулярным дистантником?

— Ты уверен, что это произошло?

— По отдельным косвенным признакам. Выбравшись из японского завала, ты не мог установить связь с базой? Так?

— Так, но не имею понятия, что произошло потом. Я пытался связаться не только с базой, но и через компьютер корабля со спутниками-троянцами, чтобы узнать, видят ли меня через микропы. Но никто не отвечал. Никто. Значит, вероятно, микропы опять были испорчены, расплавлены, и в Агентстве не знают, что случилось с тем дистантником. Знают только, что вскоре после этого я спустился и вернулся. Остальное — домыслы. Что скажешь?

— Это и есть косвенные признаки. Единственный человек, который знает больше, — изобретатель дисперсанта. Как его зовут?

— Лакс. Но он — сотрудник Агентства.

— Он не хотел давать тебе своего дистантника?

— Он поставил это в зависимость от моего решения.

— Тоже признак.

— Ты думаешь?

— Да. Он опасался.

— Опасался? Что Луна?..

— Нет такой технологии, которую нельзя было бы разгадать. Он мог опасаться этого.

— И это произошло?

— Вероятно. Только иначе, чем он предполагал.

— Откуда ты можешь знать?

— Всегда все бывает иначе, чем можно предполагать.

— Понял, — сказал я после продолжительного молчания. — Это не мог быть «захват власти». Скорее гибридизация! То, что возникло там, соединилось с тем, что возникло тут, в лаборатории Лакса. Да, не исключено. Одна рассеянная электроника поглотила другую электронику, тоже способную к диссипации, метаморфозам. У моего молекулярного дистантника была зачаточная собственная память, содержащая программы преобразований, наподобие кристалликов льда, которые сами ухитряются соединяться в миллионы различных снежинок. Всякий раз возникает шестиугольная симметрия, правда, каждый раз другая. Да! У меня была с ним связь, и даже в определенном смысле я все еще был им. Но при этом только давал команды на трансформацию, а делал это он сам на месте, на лунной поверхности и в подземелье.

— У него был интеллект?

— Честно говоря, не знаю. Водителю не обязательно знать устройство автомобиля. Я умел им управлять и воспринимал то, что воспринимал он, но не знал его конструкции. Возможно, он мог вести себя не как обычный дистантник, пустая скорлупа, а как робот, но об этом мне не было известно.

— Но Лакс знает.

— Вероятно. Однако я предпочитаю не обращаться к нему, во всяком случае, напрямую.

— Напиши.

— Ты спятил!

— Напиши так, чтобы понял только он.

— Они перехватывают письма. О телефоне тоже не может быть и речи.

— Они перехватывают письма, но ты не подпишешься.

— А почерк?

— Напишу я. Ты продиктуешь по буквам.

— Получатся каракули.

— Ну и что? Я хочу есть, хочу на завтрак омлет с вареньем. Потом составим письмо.

— Кто его пошлет. И как?

— Сначала завтрак.

Вначале письмо казалось задачей невыполнимой. Я не знал домашнего адреса Лакса. Впрочем, это было не самым трудным. Надо было просить его о встрече, но так, чтобы не понял никто, кроме адресата. А ведь всю мою корреспонденцию изучали лучшие специалисты, значит, требовалось перехитрить всех. Никаких шифров. Кроме того, я не знал, кому доверить отправку письма. Что еще хуже, Лакс, возможно, уже не работал в Агентстве, а если б каким-то чудом письмо даже дошло до него и он захотел бы со мной связаться, орды агентов и разведчиков не спускали бы с него глаз. К тому же специальные спутники на стационарных орбитах неустанно наблюдали за местом моего пребывания. Гоусу я «верил» так же, как и Грамеру. К Тарантоге путь тоже был закрыт. Конечно, на профессора можно было положиться, как на самого себя, но я не мог придумать, как уведомить его о моем (или нашем) плане, не привлекая к нему внимания. Впрочем, и так в каждое его окно наверняка был нацелен сверхчувствительный лазерный микрофон, а когда он покупал в супермаркете пшеничные отруби и йогурт, то и другое просвечивали, прежде чем он переложит покупки из каталки в машину. Махнув на все рукой, сразу же после завтрака я отправился в городок тем же автобусом, что и в первый раз. У входа в торговый центр на стойках блестело глянцем множество художественных почтовых открыток, я долго рассматривал их, наконец нашел подходящую, ниспосланную самой судьбой. На красном фоне в большой золотой клетке сидела почти белая сова с огромными глазищами, обрамленными перьями. Я был не настолько глуп, чтобы схватить эту открытку сразу, а сначала отобрал восемь вполне невинных, добавил одну с попугаем, потом еще две, купил почтовые марки и пешком возвратился в санаторий. Городок словно вымер. Только в нескольких садиках копались люди. Из автомастерской, напротив того места, где разыгралась известная сцена, неторопливо выезжали машины, проходя в потоках воды между вращающимися валиками голубых щеток. Никто вроде бы не шел за мной, никто не следил и не пытался похитить. Солнце припекало, через час я был уже дома, сменил пропотевшую сорочку, предварительно приняв душ, и принялся сочинять поздравления знакомым: Тарантоге, обоим Киббилькисам, Вивичу, двум кузенам Тарантоги, не слишком краткие, но и не чересчур пространные, естественно, ни словом не упомянув Агентство, миссию, Луну, только любезности, невинные воспоминания, ну и свой обратный адрес. А почему бы и нет? Чтобы подчеркнуть шутливый характер посланий, на цветной стороне каждой открытки я что-нибудь подрисовал: двум черно-белым пандам, предназначавшимся близнецам, — усы и галстуки; голову таксы, адресованной Тарантоге, окружил ореолом; сову снабдил очками, какие носил Лакс, а на жердочке, за которую она держалась когтями, изобразил мышку. Как ведет себя мышка, особенно рядом с совой? Тихо-тихо. Этакий