Футуристы. Первый журнал русских футуристов. № 1-2 - [14]

Во вступлении говорится, что «Вадимов Шершеневичей меряют гарицами, как овес».

При разборе книги Вадима Баяна повторяется: «Вот еще один Вадим, тоже бездарный и тоже наглый».

«Ах, псевдо-футуристические Вадимы»!

Говорится о книге Горького и снова: «человеку способному стыдно, имитировать обезьяну Северянина, Шершеневича с его пятачковым снобизмом».[2] «Не следует брать на прокат шикарных хлыщевато-парикмахерских поз Вадима Шершеневича» и т. д. еще целый ряд замаскированных брыканий.

Я, конечно, далек от гордой мысли, что всю русскую поэзию можно оценивать, только сравнивая со мной; также далек и от мысли возражать на чепуху критика.

Ведь, если г. Кречетов назвал меня «обезьяной», и я в ответ скажу, что самого критика тоже можно сравнить с одним животным, ум у которого заменен длиной ушей — то вряд ли эта полемика будет интересна.

Я просто хочу объяснить «благородный и бескорыстный» гнев домашнего Юпитера. В одном из недавних № газеты «День» была моя статья, обличающая г. Кречетова в плагиате. В этой статье был дан параллельный текст, а на это, конечно, возразить нельзя ничем иным, как простою бранью.

Впрочем, на этот раз в статье С. Кречетова есть целый ряд недурных сведений. Так, напр., «человек, обладающий головой, сумеет выбрать и в пределах моды то, что идет собственно (?) ему» или «мудрая есть российская поговорка: всяк сверчок знай свой шесток». Но особенно ценно следующее сведение: «Модернисты глядели свысока на всякую срединность». Это последнее объяснило нам презрительно-высокомерное отношение В. Брюсова и др. «модернистов» к г. Кречетову.

Что же касается сущности Кречетовских на меня нападок — о мнимой моей зависимости от Северянина — то ведь в этом № напечатаны мои стихи и всякий может узнать: какой пробы ложь Сергея Кречетова. Ах, г. Крррречетов — мало быть критиком, надо быть еще умным человеком.

Бенедикт Лившиц

Дубина на голову русской критики

(Разоблачение клеветы)

Копролитический монумент

Очередное паясничанье г. Чуковского на Тенишевской эстраде — явление слишком заурядное и пресное, чтобы стоило говорить о нем серьезно, без обычной веселости, невольно овладевающей всяким при воспоминании о резвом би-ба-бо российской критики, не будь последний трюк его отмечен чертою, показательной дли нашего «сегодня» — и об этом несколько слов. Казалось бы, не литературная честность, так профессиональный навык должен был бы подсказать милому мальчику необходимость полагать грань между лозунговыми выступлениями футуризма и его художественными достижениями, — единственный канон деятельности г. Чуковского на поприще просвещения обывателя, а посему последнему без зазрения совести преподносится крученыховский «белиматокияй» под видом альфы и омеги футуристического искусства.

Конечно автор «дыр — бул — щыл»-а — поэт небезынтересный, поэт с довольно острым пониманием момента, но сосредоточивать внимание на Крученых, как на центральной фигуре русского «кубо-футуризма», значит, прежде всего, вызывать удивление и смех в рядах самих же «кубо-футуристов». Почему делает это г. Чуковский — неужели из одного лишь, столь свойственного ему, легкомыслия? Это можно ныло бы предположить и на этом покончить, если бы критические упражнения г. Чуковского ограничивались только литературной копрофагией (бедняга, с каким аппетитом набросился он на крученыховские «пепарь свинины» и «навоз»!). Но процитировав Хлебниковское «заклятие смехом» и (ах, этого нынче требует немного запоздавшая литературная мода!) объявив Хлебникова гениальным, би-ба-бо делает неожиданно-крутой выверт. Хлебников оказывается явлением случайным, никакими связями с русским (и, вообще, со всяким) футуризмом не связанным, нисколько для него не характерным. Конечно, только совершенное непонимание поэзии Хлебникова, только принижение его гениального словотворчества до уровня простых суффиксологических опытов может привести к подобному выводу. Великая заслуга Хлебникова — открытие жидкого состояния языка, и что более этого открытия связано с общей концепцией футуризма? В указанном состоянии слова не имеют еще точного, законченного смысла, но, еще недавно фосфены — музыка сетчатки! — теперь уже флюиды — ее пластика! — меняющие легкую свою форму в постоянном приближении к вещам «реального» мира и в постоянном от них удалении. Тайная иррациональная связь вещей для нас отныне не боль немоты, но радость первого наречения. На грани четвертого измерения — измерения нашей современности — можно говорить только Хлебниковским языком… Но понять ли это критику-копрофагу, с суетливым лукавством воздвигающему свой копролитический монумент великому гению русской поэзии?

Давид Бурлюк, Бенедикт Лившиц

Позорный столб российской критики

(Материал для истории русск<их> литературных нравов)

В 1910 году вышла книга «Садок Судей» (I) — в ней гениальный Виктор Хлебников встал во главе русской новой лит<ературы>. В этой книжке, напечатанной на обоях, впервые был указан новый путь поэтического творчества. Истекший 1913 год был историческим — участники (I) «Садка Судей», с присоединивш<имися> к ним Влад. Маяковским, Б. Лившицем, А. Крученых выпустили книгу «Пощечина общественному вкусу», где принципы футуризма — обновительного течения в литературе были выявлены силой необычно-значительной. Несомненно: футуризм в России официально был учрежден этой книгой. Открыты новые дали, новые возможности. Принцип свободы поэтического творчества — заявлен гордо и непреклонно.