Футболь. Записки футболиста - [38]

Так что великий поэт, считавший футбол бодрящим и веселящим занятием, несильно задумывался о будущем этой игры, которая впоследствии станет предметом нездорового интереса политики к ней, как в свое время к его поэзии. То, что можно при помощи расчетов изучить и постичь игру, совершенно невероятно, поскольку при помощи разборов игр, установок на игру и теоретических изысканий можно только приблизиться к пониманию ее принципов, но каждый матч — это стихия, непредсказуемость.

В середине шестидесятых были попытки научной организации как тренировочного процесса, так и самой игры. В Хосте мне довелось жить почти полтора месяца с ленинградцем Юрием Морозовым, тогда молодым ученым, который замерял на тренировках силу удара, способность мышц на быструю реакцию и т.д. Он писал диссертацию, и все, что было вокруг подготовки футболиста, представляло интерес. Но когда дело касалось игры, то все уже было скучным. Тогда же, годом раньше, из управления футбола вдруг пришли директивы о том, что тренировка должна продолжаться три — три с половиной часа. Вероятно, все на почве чьих-то изысканий. Мол, если игрок за это время станет выносливым и техничным, то за полтора часа игры он выбросит всю эту энергию наиболее рационально и поэтому продуктивно. Но мы на тренировках стали не бегать, а ходить между упражнениями и засыпали на ходу, мерзли, да и тренеры не знали, чем нас занять, в итоге и играть начинали так, будто в запасе не 90 минут, а все три с половиной часа. В общем, в конце концов этот маразм отменили. А вообще-то, возле команд тогда начали крутиться и ошиваться какие-то психологи, социологи, недо-врачи и всерьез предлагали свои услуги. Это порой приводило к перетренировкам, перегрузкам, срывам, драматическим случаям. Приехав в Питер, я в первый же день простудился и, вероятно, получил осложнение на глаз, поскольку он стал у меня болеть, слезиться, но я не обращал на это внимания, тренировался, играл на морозе, пока глаз почти не перестал видеть. Я, естественно, — к врачу команды. Он осмотрел глаз и успокоил — ресничка растет внутрь, тренируйся, играй спокойно. Я и тренировался, пока не попал на медосмотр перед поездкой на сборы. Врач, обследовав меня всего, в конце спросил: «Ну, а с глазом-то что?» «Да так, ресничка растет внутрь». Он посмотрел на него с зеркальцем и взялся за телефон — «Скорая? Срочно…» «Вы что, какая скорая? — возмутился я. — Мне на сборы, в Хосту…» «Молодой человек, по-моему, вы уже потеряли глаз, я надеюсь только на Бога…» Я чуть не упал со стула. Двадцать дней меня кололи, чем только можно и нужно, на Моховой в Глазном институте, кололи антибиотики огромными шприцами прямо в глазное яблоко. Это было невыносимо больно, но глазу становилось легче, в конце концов меня вылечили от воспаления роговой оболочки. Спасибо им, тем, мною забытым врачам.

Я лежал в палате человек на сорок среди слепых и полуслепых. Рядом со мной лежал таксист, которому ночью бандиты вырезали ножом глаза и он чудом добрался до клиники, держа в руках глазные яблоки, повисшие на нервных нитях. Ему заменили все стекловидное тело и он видел потом, благо что чудом не были повреждены сами аппараты глаз. Там же, лежа в этой палате, я слышал репортаж по радио с зимнего стадиона, ранее записанный, теперь, увы, покойным Виктором Набутовым, где он комментировал и мою игру. Все больные услышали несколько хвалебных пассажей в мой адрес, судачили: «Да, вот парень, везунчик, играет на «Зенит», сормак гребет лопатой…» Им и невдомек было, что я лежал вместе с ними, когда они думали, что я играл, и такое несли в адрес любимых мною футболистов, что я не выдержал и признался моему соседу, мол, я и есть «тот самый». «Да не бреши ты, хлопчик, так бы ты и лежал сейчас среди нас, в этой казарме…» Так и не поверили: по-ихнему — футболист был тоже номенклатурой и не мог лежать в простой клинике вместе с ними. Я прилетел в Адлер и добрался до Хосты, где «зенитчики» уже три недели тренировались на зеленом поле. Меня тут же поставили за основной состав, и я на легкости, на свежести отыграл свою, может быть, лучшую игру. Я сквозил по краю, мимо тяжелых защитников луганской «Зари», и с моих двух подач были забиты два гола. Но уже через две недели почувствовал, что три месяца простоя не прошли даром, — я вязко втягивался в команду и не помогали никакие научные советы Юрия Морозова. Он напоминал мне тогда Аркадьева, его ум, интеллигентность обещали многое. Не знаю, каким он стал потом, ибо проверку на зону порока футбольных команд проходили немногие.

В 1966 году бронзу в чемпионате Союза получили бакинцы. У «Нефтяника» тогда была, на мой взгляд, лучшая команда за все годы, во главе с Маркаровым и Банишевским. Одним из крайних защитников был Яшар Бабаев, забивший в том сезоне четыре гола, причем все со штрафных ударов. Все комментаторы тогда, согласно моде, приписывали все это научной организации игры, системному подходу и т.д. Для подтверждения этого ЦТ пригласило на передачу Яшара Бабаева специально для разговора именно об этом аспекте побед «Нефтяника» и его забитых голов. Комментатор: «Дорогой Яшар, расскажите нам, как вы забили четыре ваших гола-красавца с точки зрения науки, с точки зрения организации…» Яшар Бабаев: «Ну что? Ставлю мяч, разбегаюсь и сильно бью по воротам, попал — попал, не попал — не попал…» Вот и вся научная организация игры.