Футбол без цензуры. Автобиография в записи Игоря Рабинера - [5]

Она-то маленькая, ничего не понимала и не боялась, только спрашивала, что ей будут делать. А вот мы с Таней… Нас ведь бумагу заставили подписать. Страшную. Что в случае летального исхода больница ответственности не несет. Деваться некуда, подписали. Но состояние – не передать.

Пошли с Таней и ее мамой в центр Мюнхена, гулять. По Мариенплац, по Карлсплац – туда-сюда, только чтобы время скоротать. Я старался идти спокойно, эмоций не показывать. Хотя внутри их хватало. Но рядом – женщины, и если еще и я начну истерить… Нет, если ты мужик, то в такой ситуации должен быть непроницаем.

Вдруг пошли звонки. Вначале знакомый спрашивает: «Как дочка?» – «Откуда вы знаете?» – «Да вся страна об этом говорит!» Мы с Таней – в шоке.

В первый момент было неприятно, особенно я встревожился за жену, которой даже в больницу, как потом выяснилось, начали названивать. Все-таки это наша личная история. Любому было бы дискомфортно, и вначале я немного обиделся на Георгия Александровича Ярцева, который всем об этом рассказал. Но спустя некоторое время, поскольку операция прошла успешно, раздражение исчезло. И уже после возвращения из Уэльса в Мюнхен я даже согласился, чтобы Первый канал подъехал – очень уж они об интервью просили.

…Часов через пять вернулись в больницу. Когда подходили – ног под собой не чувствовали, хотя никто никому ничего не говорил. Но все же понятно. Лица бледные, напряжение внутри дикое.

Большего облегчения, чем после слов переводчика: «Всё отлично!», я не испытывал ни разу в жизни. Мигом успокоились, обрадовались. И стали думать, что дальше делать – уходить или врачей как-то благодарить? И вдруг слышим: «Вы к ребенку-то зайдете?»

А мы к реалиям нашей медицины привыкли – нам и в голову не приходило, что такое возможно. Операция-то у Полины была не на пальце, а на сердце. Но оказалось – можно. Хоть и в реанимацию!

Первую дверь прошли, дальше – умывальник со спиртом. Руки растер, система определила: только после этого автоматически открывается вторая дверь. Нам дали только халаты – даже бахилы не потребовались.

Дочка еще под наркозом, на ней куча аппаратуры. Но дышит хорошо, глубоко. Врачи улыбаются: «Не беспокойтесь, никаких проблем». Хоть с ней и не пообщались, но своими глазами увидели – и уже легче стало.

Выходим, идем. А потом Таня говорит: «Видишь, всё нормально. Езжай завтра в сборную. Я знаю, что тебе это надо. А мне мама поможет, я же не одна тут остаюсь».

Жена знала, как я футбол люблю. Хотя вряд ли она до конца понимала, какой важности эти игры с Уэльсом. Для нее в любом случае на первом месте был ребенок, и это правильно. Но Полине было уже лучше, и пусть я ничего не говорил, Таня поняла, что мне лучше поехать.

Связался с администратором сборной Виктором Вотоловским, он быстро решил вопрос с билетом – я же в Мюнхен из Москвы без обратного летел. Не знал, как все будет, не хотел брать.

Наутро улетел. К обеду уже был в команде. Пробежался, пришел в баню, и ребята сильно удивились: «Ты откуда взялся?»

* * *

Диагноз Полины – расщепление митрального клапана сердца – узнали, когда ей было два годика. Мы с Таней были на отдыхе в Эмиратах, а дочка с бабушками-дедушками дома осталась. И заболела ангиной, с высокой температурой. «Скорая» ее в больницу забрала, посмотреть-послушать. Там и услышали шумы в сердце.

Вначале врач «Локомотива» Савелий Мышалов отправил нас в Московский центр имени Бакулева. Не знаю, может, там и работают отличные хирурги. Но отношение персонала нам с Таней сильно не понравилось. Мы и так были в шоке от того, что у нашего ребенка сердечко больное, а тут еще, когда врачи и нянечки на вас орут…

Дочке два года, обстановка непривычная, она плачет. А эти люди, если их можно назвать людьми, начинают: «Почему ребенок кричит? Что вы за родители?!» Наверное, их можно понять, работа нервная. Каждый день общаются с мамами и папами, которые за своих детей переживают, все на взводе. Но у них профессия такая. В том числе и все это терпеть. Нам же тоже несладко было – пока все тесты прошли и к доктору попали, часов пять-шесть прошло. При том что не просто так пришли, а по рекомендации.

И вот заходим к врачу, он смотрит данные и заявляет: «Всё, ребенка оставляем, завтра операция». У нас глаза навыкате: «Стоп-стоп. Какая операция? Какое завтра?» И уехали. Пообещав себе туда больше не возвращаться. Ну что это за отношение?

Мы – опять к Мышалову, которому вообще огромное спасибо. Савелий Евсеевич отреагировал быстро. Друзей-то у него много везде. И в первую очередь – в Германии. Он там еще с Валерием Лобановским готовился в Руйте под Штутгартом к чемпионату Европы 1988 года. А тут позвонил своей знакомой Майе, которая работала в клинике в Мюнхене. Поехали на обследование, и вот там уже отношение и к ребенку, и к нам было на высшем уровне.

Профессор сказал, что никакой операции пока не надо. Да, есть проблемы, но сердечку надо подрасти. И вот начиная с 2000-го каждые полгода мы ездили к нему, и в начале 2003-го он сказал, что в конце года надо делать операцию. Вот это, я понимаю, отношение – не с бухты-барахты тебе говорят, что надо ложиться на операцию, а долго наблюдают и только после этого принимают решение.