Фурия Принцепса - [69]

Собственно на Церес.

Она не разговаривала с мужем уже четыре дня.

Это, подумала Амара, наихудшая часть всего плана.

Речь была роскошью, которую они не могли себе позволить, когда враг буквально мог скрываться под любым упавшим листом.

Они могут передвигаться практически в полной тишине и совершенно невидимыми, но звук их голосов, даже шепота, выдаст присутствие алеранцев вернее, чем что-либо иное, что они могут сделать.

Разведчики Легиона уже давно разработали довольно сложный ряд жестов, способный передать критически важную информацию, но это отнюдь не заменяло слова.

Там не было жестов наподобие "Я не могу больше на это смотреть" или "Кому-то придется за это заплатить".

За четыре дня, с тех пор как они вошли на оккупированную территорию, они обнаружили как такие же места массовых убийств гольдеров и легионеров, так и случаи, когда Ворд встретился с гораздо более успешным сопротивлением.

Дважды им попались широкие полосы посреди лесного массива, где деревья были сожжены до самой земли, остались лишь обугленные остатки брони Ворда и обломки древесных стволов, как свидетельство использования фурий Рыцарями и Лордами Цереса.

В других случаях уничтожение врагов было более ограниченным и прозаичным, но не менее жестоким — группы отчаявшихся гольдеров, некоторые из которых были достаточно одаренными, чтобы сражаться, сообща применили все свои способности к заклинательству, и на земле среди погибших алеранцев остались раздавленные и разбитые трупы Ворда.

А в некоторых местах, где были найдены мёртвыми одиночные существа Ворда, их, без сомнения, уничтожили бродячие фурии, ставшие дикими и неуправляемыми после смерти алеранцев, которые раньше ими владели.

И ещё попадались места, где тоже произошла расправа, но не с алеранцами, а с оленем, или кабаном, или другими лесными животными, уничтоженными так безжалостно и беспощадно, как если бы Ворд их приняли за врагов, а не безвредных диких зверей.

В некоторых местах даже некоторые растения были систематически уничтожены.

Они также обнаружили несколько очагов роста и распространения светящегося зелёного кроуча, как правило, под присмотром лишь нескольких паукообразных Хранителей.

Чем бы это существо ни было, казалось, что оно питается собственно всеми составляющими Алеры. Хранители, кажется, собирали под поверхность кроуча и живое и мертвое, и растения и животных, с одинаковым безразличием.

Находясь в нескольких ярдах от края одного из таких очагов, Амаре представилось, что она может на самом деле слышать, как это вещество распространяется, шурша листьями то здесь, то там, медленно просачиваясь все дальше и дальше.

Они не рискнули долго задержаться возле кроуча. Быстро стало понятно, что территория вокруг него служила неким хранилищем еды или материалов для врага.

Отдельные особи Ворда или быстро-передвигающиеся группы стремительно подкатывались к запасникам кроуча, засовывали свои головы и челюсти в субстанцию, напоминая свиней у корыта, секунды глотали зловонную смесь под податливой поверхностью и снова отправлялись прочь по своим делам.

Сперва Амара надеялась, что спешка означает отчаяние, но после того, как это действие повторилось несколько раз через точно отмеренные интервалы, стало понятно, что Ворд, как единое целое двигается под указку невидимого хореографа, оперирующего величинами, которые она даже вообразить не могла.

И хотя они редко издавали звуки и никогда не разговаривали, Ворд знал куда идти, когда ударить, где искать пищу, укреплять слабые места.

Коммуникации и дисциплина Легионов в сравнении с ними выглядела незрелой и детской.

Это было безумием, все это, чистым безумием, здесь в Цересе, в самой Амарантской Долине, давно освоенной, спокойной, самой родной, в сердце Империи.

Тем не менее это была ее обязанность, увидеть это все и запомнить, что она и делала. Она наблюдала, она записывала все, что видела, и сравнивала свои заметки с заметками Бернарда, чтобы быть уверенной, что она ничего не пропустила из замеченного мужем и наоборот.

Спать было сложно. Они отдыхали по очереди, всего лишь по несколько часов, когда были уверены, что могут позволить себе остановиться и ухватить немного сна.

Если Амара лежала слишком долго, то все увиденное ей снова и снова проносилось перед ее глазами, а даже одиночный вскрик во время сна мог иметь самые ужасные последствия.

Она не могла себе позволить провалиться в глубокий сон и постоянное напряжение, нахождение в неослабном внимании, стрессе и беспокойстве было серьезным ударом.

Она понимала это, потому что даже когда она сама впадала в оцепенение, она могла наблюдать это постоянное давление на Бернарде, лежавшее тяжелым грузом на его плечах.

Его зелёные глаза, которые последние несколько лет становились всё более измученными заботами, теперь явно были обеспокоенными, даже если он спокойно вёл постоянное, непрерывное наблюдение за местностью вокруг них — когда она вообще видела его, во всяком случае.

Большую часть времени он был столь же невидим для неё, как и она для него, и они замечали перемещения друг друга только благодаря тому, что оба знали, куда они намеревались двигаться, и слабым звукам при передвижениях.